Кол Бьюкенен - Фарландер

Здесь, в горах, звезды сияли ярче, чем внизу, и самые яркие почти пульсировали своим блеском. Повернув голову слева направо, он видел весь пересекавший небо молочно-бледный изгиб Большого Колеса, а когда следовал взглядом вниз от Колеса, к костру, с правой его стороны, то мог отыскать два своих любимых созвездия: Госпожу, держащую в руке сломанное зеркало, и, рядом и чуть дальше, Большого Глупца, Мудреца Мира, с его верным суррикатом, представленным четырьмя тусклыми звездочками. Этот суррикат, этот крохотный зверек, был его единственным спутником в самом конце, когда Большой Глупец, оставив небесный трон, отправился странствовать по свету и нести людям учение Дао.

Метеорит рассек черный купол, и за ним почти сразу пролетел второй. На востоке комета тащила через небо светящийся палец. Вбирая это все в себя, дыша этим, Нико испытывал умиротворение и покой.

И то и другое нарушило, однако, негромкое кудахтанье Эша.

«Напился и уже себя не помнит», — подумал Нико, решив для себя не отвлекаться на мелочи, но старик не унимался и продолжал хихикать.

— Что это вас так веселит? — раздраженно и слегка заплетающимся языком спросил наконец Нико.

Эш уже раскачивался вперед-назад, пытаясь удержать распирающий его смех, но вопрос лишь вызвал новый приступ веселья. Тыча чашкой в направлении своего спутника, старик выдавил из себя что-то нечленораздельное и начал снова.

— Все пропало! — прокаркал он карикатурным юношеским голосом.

Нико нахмурился. Щеки потеплели от бросившейся в лицо крови. Меньше всего ему хотелось вспоминать тот момент воздушного боя, когда он едва не поддался панике и отчаянию. Он уже приготовился ответить какой-нибудь резкостью, заткнуть старику рот, но Эш, словно разгадав его намерения, снова замахал рукой и затрясся в новом припадке смеха.

Что сыграло свою роль, Огненная вода Чима или веселый, без намека на злобность и снисходительность, блеск в глазах старика, сказать трудно, но Нико вдруг увидел смешную сторону эпизода, представлявшегося ему исключительно постыдным, унизительным и подлежащим безусловному забвению. А в следующий момент он уже хохотал вместе со стариком и колотил ладонью по колену. Завывая, как два идиота, они веселились, пока по щекам не побежали слезы.

— Все пропало! — снова прохрипел Эш, и оба покатились по траве, охая и хватаясь за бока. Пламя костра выхватывало из темноты их разгоряченные, ухмыляющиеся от уха до уха физиономии, и звезды сияли так близко, что до них можно было достать рукой.

— Все пропало! — кричали они вместе в черную ночь.

— Что это?

— Куст.

— Вижу, что куст, но что в нем такого особенного?

— Что ты имеешь в виду?

— Почему мы остановились? Почему таращимся на него?

Они стояли у сбегающего с горы журчащего потока и смотрели на зеленый кустик. Было раннее утро, яркое солнце било в глаза. Голова раскалывалась после вчерашнего.

— Скажи мне, ты когда-нибудь видел такой куст?

— Вроде бы нет.

— Подойди поближе. Посмотри на ягоды.

Нико подошел ближе. Ягоды были маленькие, черные, маслянистые. Странные белые пятнышки на них походили на крохотные черепа.

— Думаю, не видел.

— Верно, не видел. Эти кусты здесь можно по пальцам пересчитать. На Чим их привезли с Занзахара, а туда — с Небесных островов.

Нико слушал наставника без особого внимания. Желудок как будто качался на волнах, и больше всего ему хотелось лечь, свернуться комочком и проспать до конца дня. Если это все последствия Огненной воды Чима, то больше он эту гадость в рот не возьмет.

— Память, Нико. Моя память. — Эш упал перед кустом на колени, сорвал с ветки две ягодки и бросил в свою помятую чашку. Нико ждал, что будет дальше. Старик вздохнул. — Когда мы только прибыли на Чим, чтобы основать наш орден, здесь существовало лишь несколько религиозных сект. Такие секты возникают обычно в глухих местах, куда стремятся страждущие, бегущие из мира людей. Место было дикое, необжитое, и затеряться здесь не составляло труда.

Но чтобы оставаться незамеченными, этого было мало. Существовала опасность, что, если кто-то из нас будет схвачен, он может не выдержать пыток и выдать местонахождение монастыря. Мы не могли позволить себе такой риск. Вот почему наша память... изменялась. Знание о его расположении пряталось в самую ее глубь. Приемами такого изменения памяти владеет Провидец в Сато.

Эш умолк и, подобрав сломанный сучок, принялся растирать сорванные ягоды. Делал он это неторопливо, основательно, не отвлекаясь.

— Выпив сок этих ягод, я открою спрятанное знание. И оно укажет путь.

Эш плюнул в жестянку и протянул ее Нико, чтобы он сделал то же самое. Нико нахмурился, но наклонился и плюнул в чашку. Старик еще немного поработал палочкой.

— Если приготовить смесь неверно, — бодро сообщил он, — дело кончится плохо. А теперь становись на колени.

Не зная толком, что будет дальше, Нико замялся в нерешительности, но потом все же подчинился. Эш обмакнул кончик палочки в ягодной гуще и поднес ее ко лбу Нико. Юноша отпрянул.

— Не дергайся, парень.

— Но я-то здесь при чем?

— Ты не должен помнить путь.

Бормоча что-то под нос, Эш помазал ему лоб, потом нанес ту же смесь себе на кожу.

— Что дальше? — спросил Нико, когда старик вымыл чашку. Голубое пятно у него на лбу уже подсохло и покраснело.

— Не торопись. Расслабься. Оно действует не слишком быстро.

Нико так и сделал. Прилег, свернулся в комочек и закрыл глаза.

Сон был черной смолой, сочащейся из черной земли. Она обволакивала Нико медленно, но верно, проникала через поры в тело, в голову, и в конце концов сам мозг пропитался ею и стал растекаться, как смола.

В том сне, что снизошел на него, Нико ощущал себя по-разному. Иногда ему казалось, что он и не спит вовсе, а бодрствует. Были сумерки. Они ехали куда-то на мулах, Эш впереди. Их окружал странный серебристый лес, густой и неподвижный, застывший в немом молчании. Необычайно низкое, серое, стертое небо висело, казалось, над самой головой. По этому давящему небу проносились, словно гонясь одно за другим, облака, подсвеченные серо-голубым мерцанием сестер-лун, которые будто поднялись выше и катились по небосводу быстрее обычного. Некоторое время Нико наблюдал за ними, двумя скрытыми за облаками лунами, белой и голубоватой, и в нем пульсировал некий элемент времени, бесконечного, безграничного, закольцованного, но едва он понял это, как облака и луны исчезли, и дневной свет, пусть и водянисто-жидкий, пронизал задержавшуюся ночь. Они вели мулов по узкой каменистой долине; Эш горланил какую-то простенькую, незамысловатую песню на чужом, непонятном языке, и эхо, отскакивая от глинистых склонов и возвращаясь к путникам, создавало невероятную, доселе неведомую звуковую гармонию.