Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

«Стою я, значить, у керосиновой лавки с бидоном, - рассказывал он, заседая в тёплой компании Семёныча, Жорки, Варфаламеева, Мироныча и Сакурова, - а немец уже пришёл. То есть, в город пришли только разведчики на мотоциклах, потому что ихняя основная армия осталась в Павелеце. Ну и что, что разведка? Керосин-то нужон завсегда, и без немца, и с немцем. А к тому времени, надо сказать, вся советская власть закрылась, а что могли – вакуировали. В обчем, конторы закрыты, лавки – окромя керосиновой и хлебной – заколочены. И в это время – аккурат я приблизился к окошку с краном – идут по улице навстречу друг другу наш и немец. Немец в кожане, в каске, в сапогах, весь в бляхах и автомат в руках наизготове держит. Наш в драном пальто, без шапки и в одном галоше, потому что в жопу пьяный. А потому пьяный, что винную лавку заколотить – заколотили, а содержимое вакуировать не успели. Вот её с утреца и грабили. А этот, который без шапки, навстречу немцу и попадись. И нет, чтобы при виде вооружённого до зубов оккупанта свильнуть в переулочек, дальше навстречу немцу прёть и даже чевой-то петь пытается. Немец, я вам доложу, ажно обомлел! Но, видно, тренированный был мужчина, потому себя в руки взял и нашего очередью из автомата так на землю и положил. Потом посмотрел на нас, что за керосином стояли, строго, сказал «Руссиш швайн» и пошёл дальше город завоёвывать…»

«Лихо! – мысленно восхитился Сакуров. – Тут тебе немцы в город входят, а эти винную лавку грабят. И нет, чтобы награбленное домой тащить, надираются на месте и прутся навстречу вооружённым до зубов оккупантам. Да ещё и песни поют…»

«А я помню, как в Лопатино немца ждали! – поддержал военную тему Семёныч. – Меня тогда по малолетству в деревню на лето к тётке отправили, а потом война, отца со старшим братом мобилизовали, мать с тремя сёстрами в Москве, ну, думает, пусть сынок в деревне остаётся. Вот я сижу у тётки, гусей караулю, осень, в общем, и, гляжу, сельсоветчики с председателем на одной кобыле и двух меринах в Желтухинский лес подрали. Они – в лес, а я – домой к тётке. А напротив тёткиного дома, если кто помнит, стоял дом Егора Колотовкина, который председатель сельсовета и в Желтухинский лес удрал. И вижу я, как к его дому подходит местный колхозный пекарь, дядька Блинок. В руках берданка, за поясом – топор. Ну, говорит он бабе Колотовкина, сама добро отдашь, или силу применять надо? А та как стояла с платком, которым мужу махала, так и остолбенела. Ты, чё, грит, Вася, белены объелся, аль угорел с работы? А Блинок: и ничего, грит, не объелся, а так как власть теперь меняется, то гони своё добро новому её представителю. Да какой же, говорит, ты представитель, если немцы пока ещё возле Павелеца на своих танках буксуют. А такой, грит, да как бабахнет из своей берданки, да как гаркнет «Хайль Гитлер!»

«Забрал?» - кратко поинтересовался Жорка, наполняя стаканы самогонкой Сакурова.

«Забрал! – взмахнул руками Семёныч. – Потом он секретарское добро присовокупил и ещё двух других коммунистов, которых раньше на фронт забрали…»

Семёныч быстренько треснул свой стакан, заел бутербродом с салом и дорассказал историю про Блинка.

«Потом немцы, когда пришли в Лопатино, его первого повесили за связь с партизанами. То есть, донёс на него кто-то, что он это самое…»

«Иди ты! – ахнул Сакуров. – А что, здесь и партизаны водились?»

«Да, тут их целая армия была, - горделиво выпятился Семёныч. – А я у них был связным…»

«Ври больше, - сказал Жорка, закуривая сам и угощая Варфаламеева. – Немцы посмотрели, какая здесь дыра, и через месяц после оккупации Угаровского района всей кодлой свалили на Волгу».

«Нет, ну чё он всё портит?! – стал заводиться Семёныч. – Нет, вы лучше держите меня, а то я за себя не отвечаю!»

За зиму Константин Матвеевич поправился на пять килограммов и разбогател ещё на четыреста пятьдесят долларов. Он сделал ремонт «фольксу», перестелил доски в спальной, купил кой-какую одежду. Долларов сто ушли на подарки жгучей блондинке и её детям. Последнее время блондинка стала просить Сакурова отвезти её в Москву с целью посетить тамошний не то ночной клуб, не то недавно открывшийся Макдоналдс. Но к тому времени Константин Матвеевич реализовал все яблоки, припасенные с осени, и делать ему в Москве до следующих поросят было нечего.

А ещё зимой на него наехали местные менты. Кто-то грабанул один за другим три магазина в районе, и менты шарили по округе. Так они заглянули в Серапеевку. В то время в Серапеевке случился Мироныч, и менты первые зашли к нему. И Мироныч, не мудрствуя лукаво, показал на Жорку и Сакурова, как самых подозрительных. В общем, пришлось устраивать внеплановую вечеринку, на которой присутствовал и Мироныч.

«Костя, миленький, а что я мог им сказать? – объяснялся пьяненький старый мерзавец, глядя на Сакурова ясным взором. – Жорка известный профессиональный убийца, потому что за так раньше ордена не давали, а вы тут без году неделя, поэтому откуда я знаю, можете вы подломить магазин или нет? Вот я и решил проявить партийную бдительность… На всякий случай…»

«Голову бы тебе оторвать, - подсказал Жорка, - на всякий случай…»

«Вот именно», - подумал Сакуров, подливая ментам первача из неприкосновенных запасов.

«На изготовление самогона лицензия есть?» - цеплялись менты.

«Нету».

«Литр с собой»

«Договорились…»

Летом всей деревней били Жукова, пойманного на воровстве молочного алюминиевого бидона у вековух.

«А ещё бывший коммунист!» - приговаривал Семёныч, пиная поверженного ворюгу.

«Все теперешние воры – бывшие коммунисты», - поддакивал Гриша. Он привёз жену в деревню, ходил за ней, как за малым ребёнком, и пахал на огороде, как угорелый. Пенсия у Гриши была маленькой, а лекарства для жены кусались, чем дальше, тем больней. В целях экономии Гриша делал уколы жене сам и продолжал запивать нахаляву так, что по утрам у него тряслись не только руки, но и всё остальное туловище с головой в придачу. Однако Гриша не пропустил ни одной охоты и рыбалки, поэтому выпивающие в компании с ним односельчане иногда закусывали карманными карасями или жилистыми от перелётной жизни утками.

В начале лета Сакуров насмерть поругался с вековухами, которые задолбали его своей простотой, швыряя сорняки и остальной мусор на его участок. Затем привалила учительница с внуком. Внук отъел за истекший календарный период приличную харю и даже не поздоровался с Сакуровым.

«Он теперь у нас в Англии живёт, - извиняющимся тоном объясняла потом учительница, - занимается верховой ездой, как вторая супруга нового мэра Москвы, и большим теннисом, как Борис Николаевич. По-русски он теперь совсем не говорит. Представляете, каково мне? Ведь я преподаю физику с математикой…»