Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

Возле неказистого здания железнодорожной станции районного значения прогуливались два нестарых российских милиционера. Оба с бессмысленной машинальностью поглядывали на станционные часы, остановившиеся ровно через неделю после первого дня независимости. Недалеко от входа в здание станции находилось питейное заведение и, когда милиционеры не смотрели на часы, но сосредотачивали своё внимание на вышеупомянутом заведении, их взгляд становился осмысленным. Милицейские лица были мокрыми, но не от трудового пота: на дворе стояла поздняя осень, и холодный мелкий дождь наводил сырой блеск на их литых щёках и черной коже форменных курток.

Эти нестарые труженики правопорядка подчинялись железнодорожному ведомству, и данная подчинённость предписывала им возделывать строго станционную ниву. То есть, сидеть в специальном вокзальном кабинете и из его окна следить за порядком на вверенной им единственной платформе единственного пути. Но, невзирая на свою узкую специализацию, представители железнодорожного порядка иногда кормились на вневедомственной территории за счёт платёжеспособных граждан, которые заходили в питейное заведение ровно, а выходили не очень. Но сегодня милиционерам катастрофически не везло, поэтому, ещё раз посмотрев на остановившиеся часы, они гуськом вошли в свежеокрашенное здание, пересекли зал ожидания и оказались на платформе, где ожидалось прибытие местного дизельного поезда маршрутом «Ряжск – Узловая».

В центре платформы стоял памятник Ленину. Его недавно заботливо побелили, и вождь смотрелся чистым альбиносом. Один из милиционеров плюнул на ботинок вождя. Второй замысловато высморкался на газон, зажав левую ноздрю большим пальцем правой руки. Затем оба дружно повернулись спиной друг к другу и стали расходиться, чтобы занять наиболее удобную позицию для бдительного совместного наблюдения за всеми, без исключения, пассажирами, прибывшими на вверенную ментам платформу.

Когда второй милиционер перестал вытирать палец о форменные брюки, послышался гул приближающегося поезда. Гул сопровождался дребезжанием, характерным для очень старых конструкций, разваливающихся на ходу. Затем дребезжание переросло в скрежет и к платформе подкатил недлинный состав остаточно красного цвета. Там, где краска облупилась от старости, наблюдалась вульгарная ржавчина. Эта зараза проникла повсюду, поэтому двери прибывшего дизеля раздвигались с трудом. Тем не менее, открытие произошло и на платформу сошло несколько человек. Среди них четыре тётки неопределённого возраста, пара в жопу пьяных бомжей и один очень прилично одетый гражданин возраста старше среднего. Проигнорировав бомжей, милиционеры дружно уставились на приличного. Тот, в отличие от тёток и бомжей, как сошёл с подножки на асфальт перрона, так и остался стоять, оглядываясь по сторонам с каким-то подозрительным возбуждением. В руках у приличного имелась очень симпатичная сумка, а весь вид прибывшего говорил, что он сильно не в себе.

Милиционеры одновременно плотоядно облизнулись и стали сходиться. Один из них коряво отсалютовал и хриплым голосом заявил:

- Старший сержант Осипов… Предъявите ваши документы!

Прибывший посмотрел на милиционера ясным взглядом, широко улыбнулся и возразил на чистейшем иностранном языке:

- I should show my documents?

- Чё? – разинул рот один из стражей нового российского порядка.

- Да, документс, - не растерялся второй.

- Please, - вежливо сказал приличный и достал из внутреннего кармана заграничный паспорт.

- Вот, блин, - засопел милиционер, листая документ, - иностранец.

- Откуда? – поинтересовался его напарник.

- А тебе какая хрен разница? Японец…

- Трезвый?

- Да вроде…

- Чё-то не похож он на японца…

- А ты чё, видал живых японцев?

- Нет, не видал…

- Тогда какого хрена?

- Японцы – они богатые…

- Забудь. Не наша юрисдикция.

Старшой, долистав загранпаспорт, проверив на свет все водяные знаки, снова коряво отсалютовал, сморщился в зверской улыбке и пробубнил:

- Велком, значить, в наши края, господин Сакура. Машина до гостиницы нужна? Недорого…

- Sorry. I don't understand, - возразил прибывший, сунул паспорт в карман и вошёл в здание станции.

- Сволочь, - сказал вдогонку старшой.

- Козлы, - негромко парировал прибывший.

Выйдя из станционного здания, иностранец уверенно, словно и не был иностранцем, взял направление. Он без всякого удивления перешагнул через пьяницу, спящего под холодным дождём между двумя непроходимыми лужами с философским выражением на лице и вывернутыми карманами брюк, и, продолжая оглядываться вокруг жадным взглядом, пошёл коротким путём к юго-восточной окраине небольшого городка. Господин Сакура хорошо знал местность и мог идти с закрытыми глазами. Он раскрыл зонт и, нервно вдыхая холодный воздух, миновал последние покосившиеся домики со спутниковыми антеннами на крышах и какое-то время шёл по тропинке, петляющей между кучами зловонного мусора.

За кучами начиналось поле.

Господин Сакура отыскал сильно заросшую колею и шёл по ней минут сорок, пока снова не оказался возле железной дороги, дугой опоясывающей маленький городок. Здесь полотно железки лежало на невысокой насыпи с небольшим уступом у её основания, поэтому ещё полчаса странный японец шёл по едва заметной тропе вдоль насыпи. Справа от неё по ходу движения путника виднелось шоссе. Между ним и тропой – ниже тропы и почти на уровне шоссе – чередовались зловонные водоёмы искусственного происхождения и острова пожухлого бурьяна. За шоссе просматривались бывшие культурные угодья, разграниченные шпалерами тополей.

Тем временем дождь превратился в мелкий град. Твёрдые льдинки стучали по зонту и куртке прибывшего, били по плотной ткани утеплённых джинсов и хрустели под высокими осенними сапогами из натуральной кожи.

Скоро путник упёрся в заболоченную низину, образовавшуюся между железнодорожной насыпью и шоссе, которое в этом месте максимально приблизилось к насыпи. Здесь необычный иностранец поднялся на полотно и шёл дальше по шпалам, пока не достиг моста, под которым проходила грунтовка. Она ответвлялась от большака и должна была куда-то вести, однако куда – не было видно. Во-первых, грунтовка сначала терялась в вышеупомянутой заболоченной низине, во-вторых, даже вынырнув с противоположной стороны моста вместе с потоками грязного ручья и обозначившись сухим участком на бугристом повороте в сторону чего-то, грунтовка снова глохла в зарослях терновника и под свалом американского клёна. Чуть левее и дальше свала, правда, виднелись какие-то обугленные руины из белого кирпича.