Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

«Злыдни как злыдни, – подумал Константин Матвеевич, - на барабаны похожи».

- Ну, да, барабашки (22), - сказал Фома.

- Вот именно, потолок весь попортили, - возразил Сакуров, совершенно не придавая значения тому факту, что у злыдней-барабашек начисто отсутствуют подходящие для обгрызания потолка органы. Как только он не придал этому значения, так тотчас в его ногу вцепилось сразу несколько злыдней. Или барабашек. Чем, Сакуров снова не придал значения, но больно ему не стало. Зато его движение утратило целенаправленность, и скользящего за домовым Сакурова стало заносить то вправо, то влево, а иногда он просто спотыкался. Да так чувствительно, что, споткнувшись, налетал или на предмет мебели, или врезался в дверной косяк.

«На хрена столько дверей в одной зале?» - прикидывал Сакуров, отлеплялся от очередного косяка и скользил дальше. Пока не ударялся об очередной косяк или о какой-нибудь комод. Предметы сборного гарнитура от столкновений с Сакуровым рушились, косяки перекашивались.

Движение, однако, продолжалось, а Константин Матвеевич, спокойно воспринимая любую ново образующуюся действительность по мере его движения в виде исторической обстановки и фантастических обитателей внутри неё, почему-то не мог урегулировать вопрос в теме бесконфликтного восприятия неведомого (или неведомой) Сакуры. Другими словами, не обращая никакого внимания на злыдней (или барабашек), которые не только чувствительно путались у него под ногами, но и назойливо громыхали палочками по себе под противное дребезжание колокольчиков, Константин Матвеевич мучительно раздумывал над вопросом, а кто же такой (такая) этот (эта) Сакура?

- Вот тут сейчас лестница начнётся, - предупредил Фома, полукруговым движением подъезжая к огромному резному комоду, - спуск по ней будет длинный, поэтому перед спуском надо поспать.

Где-то в самой глубине дремлющего сознания Сакуров отметил некую подвижку в сторону удивления по поводу довольно странной связи между необходимостью поспать и преддверием какой-то, пусть даже и с очень длинным спуском, лестницы. Но удивление умерло в зародыше и Сакуров, в целом, не утратил чувства апатии к происходящему. Он следом за Фомой упёрся в вышеупомянутый комод, стряхнул с ног злыдней (или барабашек) и со словами «Поспать – так поспать» равнодушно плюхнулся на полку, послушно отделившуюся от комода в момент приближения клиента к деревянному «сооружению».

Как выяснилось несколькими мгновениями сонной действительности спустя, никакой лестницы не оказалось. Как не оказалось ни длинного спуска по ней, ни громыхающего впереди домового в виде колёсного чайника. Во второй части своего сегодняшнего сна (или третьей, если считать предисловие с невидимым домовым) Сакуров просто продолжил давешнее путешествие с трёхногим инопланетянином. В общем, он шёл за ним и с каким-то болезненным любопытством осматривался по сторонам, на нефтяные вышки, пирамиды и плетущегося позади Семёныча в бедуинском прикиде. Но наибольшее любопытство возбуждал сам трёхногий инопланетянин в виде зеркала неопределённой формы с перевёрнутым отражением Сакурова в нём. Это отражение вело себя совершенно непредсказуемо, оно выказывало абсолютную неустойчивость, и Скауров не уставал даваться диву, глядя, как его собственное отражение с неуловимой неторопливостью колеблющейся ртути словно перетекает из одного фрагмента зеркального двойника в другой и так далее, пока одна рука не встанет на место другой, а голова не окажется на месте живота.

«Вот и прикинь, что отражение перевёрнутое, когда такая ненадёжная видимость», - с восторгом изумлённого зеваки думал Сакуров и продолжал озираться на окружающую его зазеркальную действительность. Вышки с пирамидами, кстати, приказали долго жить, Семёныч уже не плёлся позади, но вкруг, сколько хватало глаз, простиралось двухцветное болото, а впереди маячила Красная горка.

«Ух, ты! – с новым восторгом подумал Сакуров. – Так это ж наше болото! Кочки синие, а промеж них – жёлто! И инопланетян, зараза, теперь двухцветный! Зато горка, в натуре, красная! Интересно, а куда делось отражение? Или это он спиной ко мне повернулся? Нет, так дело не пойдёт: надо попробовать разглядеть его спереди».

Сакуров, чтобы ещё раз взглянуть на своё отражение, попытался обогнать провожатого, но ни черта у него не вышло. Данное обстоятельство вызвало дополнительное любопытство, а память услужливо подсказала, что раньше, для того чтобы разглядеть отражение, никакого инопланетянина обгонять не приходилось, потому что его – отражение – было видно со всех сторон.

«Феноменально!» - мысленно воскликнул Сакуров, снова пытался обогнать провожатого, снова у него ничего не получалось, от чего его любопытство только усиливалось. Единственно, что сейчас не трогало Константина Матвеевича, это неведомая (или неведомый) Сакура.

«А что – Сакура? – мелькало где-то среди вороха второстепенных мыслей. – Сакура как Сакура…»

- Послушайте, любезный! – решил подать голос Константин Матвеевич, кстати, вспомнив, что за всё время знакомства с инопланетянином они сказали друг другу не более шести фраз. – Не могли бы вы идти немного помедленней?

- Не могу, - сухо обронил инопланетянин и поддал хода.

«Ну, если мы так быстро будем идти, очень скоро окажемся на горке, а там и до деревни рукой подать», - решил Сакуров. Зачем им подниматься на горку по пути в деревню, об этом Константин Матвеевич не подумал, но почему-то твёрдо знал, что идут они именно в деревню.

- Скажите, - снова обратился Сакуров к инопланетянину, - а вы из какой цивилизации?

Спросив, Константин Матвеевич так и обмер от любознательного экстаза, одновременно испытав сильнейшее недовольство самим собой, - почему он не спросил о такой важной вещи сразу?

- Из трансцендентальной, - ответил инопланетянин.

- Я так и знал! – радостно воскликнул Сакуров, спугивая синих рогатых жаб, барахтающихся в жёлтых болотинах. Он понятия не имел, что означает трансцендентальный, но его уверенность в правильности названия места, откуда прибыл его несколько странный проводник, от этого не становилась меньше.

- Только я никакой не инопланетянин, - решил огорошить Сакурова трёхногий. Сейчас, поспешая впереди спутника, он не выписывал зигзагов, но прыгал по кочкам довольно прямолинейно.

- Я так и знал! – совершенно не огорчился Сакуров.

- Что я из трансцендентной цивилизации? (23)

- Что вы не инопланетянин!

- А кто я?

- Вы – Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхейм! – безапелляционно заявил Константин Матвеевич. – Правильно?

Давным-давно, ещё в начале своей морской карьеры, когда Сакуров болтался на буксире между Сухуми и Батуми в должности старпома, он пристрастился к отгадыванию кроссвордов с фрагментами в журнале «Наука и жизнь». А однажды бывший старпом забуксовал на слове по вертикали со второй буквой «а» и предпоследней - «мягким знаком». Фрагментом, указывающим ключ к разгадке слова, была очень плохая фотография какой-то сильно подержанной гравюры. Устав биться над неизвестным словом, Константин Матвеевич взял в корабельной библиотечке следующий номер журнала и узнал, что мужика с плохой фотографии звать Парацельс. Затем Сакуров не поленился сходить в городскую библиотеку, там он воспользовался большой советской энциклопедией, нашёл в одном из томов пресловутого Парацельса и узнал про годы его жизни с 1493 по 1541 включительно плюс всю подноготную данного фрукта, известную авторам вышеупомянутой энциклопедии.