Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

- Так, может, выпьем? – снова стал подстрекать Жорка. – Кстати, надо позвать Петьку. И кстати ещё: где Мироныч?

- Я его в город отвёз ещё позавчера, и он, наверно, ждёт, когда я по пути из города заберу его обратно.

- Понятно. А почему Дик не воет?

- Я его покормил.

- Как?!

Сакуров, помогая Жорке собирать на стол, рассказал ему про дырку.

- Ну, ты даёшь! А как наши свиньи?

- Хрюкают.

- Падёж ещё не начался?

- С чего? Кормлю я их исправно, спят они на сухом, потому что в сарае у меня сам знаешь, как. Вот думаю буржуйку поставить для их обогрева.

- Ты, Костя, молоток. А вот я тебя с нашим хозяйством совсем забросил, но у меня там кое-какие делишки образовались…

Жорка неопределённо махнул рукой, а Константин Матвеевич уточнять не стал. Лишь заметил:

- Да ты езди, сколько тебе надо. Только не пей. И меня, того, не подбивай…

- Кто тебя подбивает? – удивился Жорка.

- А чё ты всё подкалываешь: выпьешь – не выпьешь?! – неожиданно разгорячился Сакуров. – Сам-то ты понимаешь, что нам нельзя? Ведь если мы запьём, то, помимо поросят с кашей, Мироныч со своей резиновой роднёй слопает и мою козу, и наши доллары. Которых, кстати, осталось, не так уж много. А если учесть наш долг Николаю…

- Да что ты разнылся: запьём, слопает, осталось не так уж много. Ну, и запьём, ну, и слопает. Авось, он когда-нибудь подавится, а мы как-нибудь снова выкрутимся.

- Это не он подавится, а мы перевернёмся. От какой-нибудь дряни, которую нам будет покупать Мироныч на оставшиеся баки. Или менять на наши продукты. Да перевернёмся так, что никакой капремонт нам уже не поможет…

- Всё, я пошёл, а то сейчас расплачусь!

- Эх, Жорка! – напутствовал односельчанина Константин Матвеевич и включил вторую электроплитку, чтобы сварить на ней сосиски. После краткой пикировки с приятелем он неожиданно обрёл былую волю против употребления спиртного. Слюна пропала, бутылки с неизвестными импортными названиями глаз не раздражали, а мысли в голове насчёт недавнего происшествия с голосами приняли вполне оппортунистическое направление.

«Подумаешь, какая-то фигня померещилась, - прикидывал бывший морской штурман, одновременно наблюдая за вороватым котом и закипающим чайником. – Ну, перенапрягся, ну, бывает. И потом: очевидно сказался резкий переход от пьяного образа жизни к трезвому. Вот оно стрезву и с перенапряга услышал тех персонажей, которых спьяну во сне видел. Потому что кого видел, тех, соответственно, и услышал. Ведь не услышал же, я, скажем, Бенито Муссолини или, скажем, Арнольда Шварценеггера, которые мне ни разу не приснились. То есть, логика моей сегодняшней галлюцинации налицо, следовательно, и паниковать не стоит. А вместе с тем кричать караул и бежать к местному психиатру, который раньше отправлял в дурдом тех, кто не признавал социализма? (64) Нет, брат, шалишь!»

Сакуров и приятель его, Жорка Прахов, в этот раз снова не запили. Поэтому Варфаламеев оттянулся от души, а Гриша с Виталием Иванычем оказались в пролёте. Потом выпал снег, и Жорка снова отвалил на свою городскую квартиру. Перед тем, как отвалить, Жорка выговорил сумму, которую Константин Матвеевич мог отдать Николаю. Сакуров Жоркину рекомендацию исполнил до цента, и отдал дальнему родственнику Алексея Семёновича Голяшкина ровно столько, сколько заказывал Жорка. Николай, ясное дело, остался недоволен, но Сакуров, поднаторевший в отношениях с местным населением, просто спустил того с крыльца. Дальний родственник Семёныча ушёл, перемежая горестные вопли обманутого благодетеля невнятными угрозами в адрес Сакурова, Жорки и остальной Серапеевки, каковую деревню Николай обещал то ли спалить, то ли раскатать по брёвнышку. По пути дальний родственник Семёныча встретил Гришу. Последний уже заколотил избушку на зиму и приходил в деревню проверить её состояние, не пропуская случая освежиться на дармовщину не то у Варфаламеева, не то у Виталия Иваныча. Гриша, услышав угрозы Николая, дал ему по шее. Николай взвыл ещё горестней, но угрожать не перестал. В силу такой похвальной неугомонности он получил ещё по разу от Виталия Иваныча и даже от добряка Варфаламеева. Остальная деревня пребывала на зимних квартирах, Семёныч ещё не вернулся, поэтому Николай отделался, можно сказать, лёгким испугом.

Минуя владения военного, Николай наткнулся на него. Военный вылез из кучи какого-то деревянного хлама, который притащил с территории бывшего фруктового склада, ныне интенсивно разоряемого, и перегородил путь Николаю, как невесть откуда взявшийся чёрт в полном полевом офицерском обмундировании. Николай кинулся плакаться военному, а военный принялся втюхивать Николаю специальный армейский пылесос.

- Нет, ты представляешь?! – голосил на всю округу дальний родственник Семёныча. – Я их всех, можно сказать, и от тюрьмы спас, и от голодной смерти, а они мне за это…

- Шо такое абразивный порошок, знаешь? – оглашал просторы той же округи звучным голосом военный, он же Гурчак Владимир Григорьевич, уроженец Приднестровья, так и не избавившийся от характерного всякому жителю вышеозначенного региона акцента. – Это такая зараза, шо от которой никуда. В общем, для неё есть специальный пылесос, который…

А печально и таинственно притихшая после окончательного прихода зимы бескрайняя округа с неодобрением внимала людским голосам и воробьиному чириканью. Последние расходились не на шутку, очевидно, специальный воробьиный дозорный оповестил братву о засевшем к куче военного хлама рыжего кота, и братва по-своему ругала плотоядного злодея.

- Ну, я им это так не оставлю! – вопил Николай. – Они меня ещё вспомнят!

- Так тебе пылесос нужен? – не унимался военный. – Ведь это такая необходимая в хозяйстве штука, потому что когда нужно линзы в прицел подогнать прямо в кунге (65), потом как его подметать? Ведь после обработки линз кругом стекло, а с этим пылесосом – ого-го! Ну, берёшь? Недорого прошу…

Военный упирал на «г» и тот факт, что таких уникальных пылесосов, сделанных по спецзаказу, в магазине не купишь. Дальний родственник Семёныча ссылался на своё интересное происхождение из семьи бывшего политзаключённого, отсидевшего в ГУЛАГе червонец за кражу колхозного имущества, каковое происхождение не даёт ему, Николаю, морального права не спалить деревню. Вдали, где выбеленный горизонт касался вызывающей голубизны морозного неба, появился Мироныч. С опушенных деревьев слетали неприкаянные снежинки, военный с Николаем продолжали общаться. К ним с неумолимой действительностью приближался Мироныч. Он шёл на лыжах, привезённых из побеждённой Германии. Когда старый хрыч сократил расстояние до такого, откуда подслеповатый Мироныч мог разглядеть собеседников, военный с Николаем разбежались. Первый нырнул в кучу деревянного хлама, притараненного известно откуда, второй смылся в сторону большака.