Фред Саберхаген - Руки Геракла

С легкой дрожью я понял, что его округлая внешняя поверхность чем-то смутно похожа на зернистую лысую голову гиганта, какой она могла бы быть. Но все же на пень это было похоже больше.

Что-то вроде пня высотой в четыре фута и два в диаметре. Но его материал казался не деревом, а, скорее, камнем или плотно сбитой землей. Цвет и зернистая его структура заставили меня подумать о коже гиганта. Вокруг основания этого пня или столба земля была грязной, и я подумал, что при сильном дожде на дне некогда выложенной камнем чаши возникает настоящее болото.

Я подошел к пню, небрежно положил на него руку и огляделся по сторонам. Насколько я могу сказать, этот столб действительно находился в середине неба и земли. Взгляд мой свободно устремлялся к горизонту, равно удаленному со всех сторон.

Тут мне пришло в голову, что Атлас, несмотря на всю свою силу и величину, может быть невидимым, как дух, и гигантские колонны, которые поддерживают небо, если только таковые есть, тоже незримы. Но я свободно бродил вокруг центрального столба и ни на что такое не натыкался.

Когда, наконец, я потерял терпение и окликнул Атласа, мне никто и ничто не ответило, и я ощутил странную смесь разочарования и облегчения.

Охваченный нетерпением, я схватился за странный пень и начал выворачивать его из земли.

И тут громоподобный голос, шедший отовсюду, приказал мне прекратить.

Можете быть уверены, я немедленно прекратил.

– Я Геракл из Кадмеи, – крикнул я в никуда, отвечая незримому обладателю голоса. – Я пришел сюда в поисках Атласа.

Вершина того, что казалось мне мертвым пнем, вдруг раскрылась, как цветок, но открылись не лепестки, а огромный глаз, стеклянистый и прозрачный, и он уставился на меня так пристально, что я не мог отрицать разума в этом взгляде.

– Я Атлас, – прогудел наконец этот голос, уже не так громко.

Если бы я знал страх, как все обычные люди, я тут же дал бы деру. Но я лишь отступил на несколько шагов, затем прямо спросил:

– Ты гигант?

Голос снова загудел с прежней силой:

– ЗАМОК, ЧТО ЗАМКОМ СОМНЕНИЯ ЗОВЕТСЯ, – грохотал он, – И ВЛАСТЕЛИН ЕГО – ОТЧАЯНЬЕ БЕЗ КРАЯ.

– Я не понимаю тебя!

– ГОСПОДЕНЬ МИР ПРЕВЫШЕ ПОНИМАНЬЯ.

Мое понимание эти слова превосходили точно. Я стоял молча, стараясь собраться с мыслями. Если это – эта штука – было все, что я мог увидеть у Атласа, то он ничем не походил на Антея.

Наконец я сказал:

– Значит, ты не гигант. И уж точно не человек. И не бог. Не похож ни на одного, кого я видел или кого мне описывали.

– И СТАНЕТЕ ВЫ КАК БОГИ, ЗНАЮЩИЕ ДОБРО И ЗЛО.

– Я не понимаю тебя. Я пытаюсь понять, врут или не врут легенды о тебе. Они говорят, что ты держишь столбы, которые подпирают звезды.

– И В ЧАС, КАК ЗВЕЗДЫ БРОСЯТ СВОИ КОПЬЯ И ОРОСЯТ СЛЕЗАМИ НЕБЕСА, ПОСМОТРИТ ЛИ ОН НА СВОЕ ТВОРЕНИЕ С УЛЫБКОЮ В ГЛАЗАХ?

– Это риторический вопрос. Да, да, очень хорошо. Можешь ли ты показать мне или рассказать о том, что держит звезды на месте?

Наконец мне удалось задать вопрос, который вызвал что-то вроде настоящего ответа. Но тут случилось нечто настолько выходящее за пределы моего понимания, что я до сих пор затрудняюсь это описать. Каким-то образом Атлас вызвал предо мной прямо на вершине «пня» видение, вроде картины.

Образы на этой картине были яркими и четкими и двигались совсем как живые.

Я пожалел, что Аполлон не видит этого, и еще сильнее – что его не видит Дедал.

Замечательные сцены сменяли друг друга, и голос говорил мне что-то на моем языке. У меня нет ни места, ни желания записывать все, что рассказал мне в тот день Атлас. Но среди прочего я узнал, что каждая звезда в небе – на самом деле иное солнце, и что многие из них куда больше и ярче, чем наше животворное светило, которые поэты зовут Оком Аполлона.

Голос рассказывал также о немыслимых временах и расстояниях.

И я начал понимать, что в символическом смысле легенды об Атласе верны. Когда потом мне снова довелось поговорить с Дедалом, я получил подтверждение – Атлас и вправду поддерживает свод небесный, блюдет порядок во Вселенной тем, что хранит множество сведений о мире, которые иначе были бы окончательно забыты.

Когда я спросил Атласа, откуда взялись гиганты, он сказал мне, что они возникли из земли.

Я начал понимать. Воображение мое утихомирилось, с радостью освободившись от попыток представить себе огромные колонны, посредством коих вес свода небесного ложится на плечи некоего гиганта.

Я продолжал расспрашивать Атласа о мире, и он показал мне ряд изображений людей. А еще он что-то говорил мне о каких-то механизмах Олимпа, которые усердно записывают такие сведения об определенных людях в виде образов, которые потом появляются в Аиде.

Но я больше не прислушивался, поскольку мое воображение было захвачено одной фразой. Механизмы Олимпа . Эти слова, если они что-то и значили, свидетельствовали о том, что Олимп еще где-то существует.

А пока странное существо, обитавшее в пне или вышедшее из него, продолжало рассказывать мне о призрачных существах, которые создавали передо мной эти сцены, следуя какому-то великому плану, который и люди, и олимпийцы уже давно забыли.

Там было больше, гораздо больше, чем я могу попытаться сейчас изложить, больше, чем я даже могу вспомнить. Когда, наконец, зрелище окончилось, я погрузился в грезы и раздумья.

Аполлону пришлось дважды окликнуть меня. Я огляделся и увидел его в колеснице, запряженной парой чудесных белоснежных коней. А чудесное видение, которым так ошарашил и просветил меня Атлас, угасло, и день клонился к вечеру.

Мне показалось, что Далекоразящий как-то странно смотрит на меня. Он сказал:

– Любопытство терзает меня, Геракл. Что творится?

Я показал на центральный столб.

– Атлас, возможно, сможет все объяснить лучше меня.

– Это… это Атлас? – Но бог не стал ждать ответа на этот вопрос. Вместо этого он немедленно повернулся лицом к высокому столбу и сказал:

– Скажи мне, оракул, где находится потерянный Олимп?

На сей раз ответ пришел в виде, доступном лишь чувствам богов, поскольку я ничего не видел и не слышал. Но Аполлон что-то понял, поскольку схватил меня за руку, затащил в колесницу, и мгновением позже мы уже летели назад со всей скоростью.

Мне показалось, что наш поспешный отъезд – ошибка, и теперь, глядя в прошлое, я уверен в этом. Мы с богом могли бы куда больше узнать от Атласа, не торопись так Аполлон вернуться к Олимпу и не желай я так горячо оказаться в этот миг рядом с ним.

Не могу сказать, как далеко и долго мы летели, поскольку полет наш был чрезвычайно скор, а небо почти все время было затянуто облаками. Когда мы с Аполлоном наконец добрались до места, где прежде был Олимп, мы увидели, что сейчас гора покинута и стоит почти голая.