Джордж Мартин - Воины

— А вам их видеть доводилось? — спрашивает Резерфорд у Хэтча.

— Черт побери, еще бы! И они на меня нападали, и я на них нападал. Время от времени тут появляются любые индейцы, каких только можно себе представить. И кайовы, и апачи, и команчи. И больше всего на свете им хочется подвесить к поясу ваши кучерявые черные скальпы. Им ваши волосы кажутся забавными. Они говорят, что они похожи на бизонью шерсть. Потому вас и зовут «солдаты-бизоны».

— А я-то думал, что это оттого, что мы отважны, как бизоны! — говорю я.

— Ну да, конечно! — говорил Хэтч. — В деле-то вас пока еще никто не видел, так что мнение о вас составить никто не мог. Однако мы тут никаких индейцев не видели давным-давно, и сегодня тоже. Я начинаю думать, что они убрались из здешних мест. Однако мне уже доводилось думать так прежде. С этими индейцами никогда не угадаешь, особенно с команчами или апачами. Они сперва ухватятся за что-нибудь, как будто это для них важнее всего на свете, а потом, глядишь, птичка в небе пролетела, они приняли это за знамение и разбежались.

И Хэтч оставил нас размышлять про индейцев и бизонов и уехал вместе с остальными парнями, а мы остались стоять в тенечке, где было не так уж плохо. Первое, что мы сделали, когда они исчезли из виду, — сбросили сапоги и залезли в воду. Я под конец вообще сбросил с себя всю одежу, хорошенько отмылся с куском щелокового мыла и оделся снова. Потом мы оставили лошадей на привязи в рощице у ручья, взяли мула и инструменты, притороченные к его спине, захватили винтовки и пошли к тем дубкам. По дороге мы срубили пару молоденьких деревьев, очистили их от веток и изготовили нечто вроде волокуши, которую можно были прицепить к мулу. Мы рассчитывали, что навалим на нее дров, отвезем их на муле до ручья, свалим гам и приготовим к погрузке на телегу.

Мы взялись за работу: двое по очереди орудовали пилой, еще двое обрубали сучья и один разрубал очищенные стволы так, чтобы их было удобно грузить на телегу. Мы болтали за работой, и вот Резерфорд говорит:

— Эти индейцы, некоторые из них хуже змеи! Чего они только с людьми не вытворяют! Обрезают им веки, жарят над костром, яйца отрезают и все такое прочее. Ужас просто.

— Прям как некоторые мои знакомые южане! — говорю.

— Мой хозяин и его семья были чертовски добры ко мне! — говорит Бывший Домашний Негр.

— К тебе-то они, может, и были добры, — сказал Райс, бросив пилу, — а все-таки ни лошади, ни дома они тебе не дали. С тобой самим обходились, будто с лошадью, да только ты чересчур туп, чтобы это заметить!

Бывший Домашний Негр набычился, как будто собирался ринуться в драку. Я говорю:

— Нечего, нечего тут! Это всего лишь разговоры. Я тут за старшего, и если вы у меня передеретесь, мне влетит от Хэтча, а мне этого совсем не хочется, и я такого не допущу!

Райс сдвинул шляпу на затылок. Лицо у него было черное, как крепкий кофе.

— Вот что я тебе скажу, и это чистая правда! Когда мне было шестнадцать лет, я зарезал своего хозяина, изнасиловал его жену и сбежал на Север.

— Боже мой, — говорит Бывший Домашний Негр, — страсти какие!

— А еще я заставил его собаку сосать мне хер, — говорит Райс.

— Чего-о? — говорит Бывший Домашний Негр.

— Да он просто дурака валяет, — говорю я.

— Ну, насчет моего хозяина и того, что я сбежал на Север — это правда, — говорит Райс. — Я бы и жену его изнасиловал, да некогда было. А его собака меня не возбуждала.

— Ну и пакость же ты! — говорит Бывший Домашний Негр, который как раз обрубал сучья топором.

— Согласен, — говорю я.

Райс хихикнул и снова взялся пилить на пару с Резерфордом. Он снял рубаху, и мышцы у него на спине перекатывались под кожей, точно суслики, роющие нору, и поверх этих бугров виднелись длинные, широкие шрамы. Знаю я такие шрамы. У меня у самого их несколько. Это шрамы от бича.

Билл, который складывал дрова в поленницу, говорит:

— Индейцы, индейцы... Что толку их ненавидеть? Ненавидеть их за то, что они такие, какие есть, — это все равно что ненавидеть куст за то, что он колючий. Или змею за то, что она кусается. Они такие, какие есть, точно так же, как и мы такие, какие есть.

— А что мы? — говорит Бывший Домашний Негр.

— Да все мы, люди, ничего не значим. Весь мир — одна большая помойка, никто из нас ничего не значит, и какой смысл говорить, что один сорт людей лучше другого? Никто из них не стоит и громкого пука.

— Тяжко тебе в жизни пришлось, а, Билл? — спрашиваю я.

— Я был рабом.

— Все мы были рабами, — говорю.

— Ну да, но мне как-то это далось хуже прочих. Лучше, чем Райсу, но все равно. Я вот был в армии северян, перед самым концом войны, когда в армию стали брать цветных, я убивал и видел убитых. Короче, не было в моей жизни ничего такого, что заставило бы меня питать нежные чувства к людям, какие они ни на есть. Я даже бизонов убивал — только ради языков, чтобы продавать их богатеям. Мы вырезали языки, а шкуры и туши бросали гнить в прериях. Вроде как в наказание индейцам. Черт бы побрал этих бизонов. Тупые твари, и я убивал их ради языков, ради долларов. Ну что это за люди, кто так делает?

Мы проработали так еще около часа, и тут Собачий Ошейник — опять же, это не я его так прозвал, — еще один из тех людей, кого оставил с нами Хэтч, говорит:

— Сдается мне, у нас неприятности!

По ту сторону ручья был проход между деревьями, и за ними была видна прерия и тот холм, за который несколько часов назад уехал Хэтч, и оттуда, из-за холма, бегом бежал белый. Он был довольно далеко, однако же не требовалось орлиного глаза, чтобы разглядеть, что он голый, как освежеванным кролик, и мчится во весь опор, аза ним, завывая и улюлюкая, несутся индейцы. Апачи, точнее сказать, почти такие же голые, как сам беглец. Четверо скакали верхом, а еще шестеро, насколько мне было видно, мчались за ним следом пешими. Судя по всему, они поймали его, раздели и отпустили бегать бегом, как оленя, для забавы. Я так понимаю, что они, живя в прериях, где нет ничего, кроме кактусов да дичи, хватаются за любую возможность хоть как-то поразвлечься.

— Забавляются... — сказал Резерфорд, подумавший о том же, что и я.

Мы пару секунд так постояли, глядя в их сторону, а потом я вспомнил, что мы же солдаты! Я схватил винтовку и готов уже был выстрелить, но тут Резерфорд говорит:

— Черт, отсюда в них не попадешь, далеко слишком, да и они в тебя не попадут. Индейцы не очень-то хорошие стрелки.

Тут один из бегущих апачей заметил нас, припал на одно колено и прицелился в нас из винтовки. Резерфорд раскинул руки и кричит:

— Давай-давай, стреляй, язычник!

Апач выстрелил.

Резерфорд ошибся. Пуля попала ему прямо в переносицу, и он так и рухнул с распростертыми руками. Когда он упал, Бывший Домашний Негр заметил: