Дэниэл Абрахам - Путь Дракона

Его путешествие подошло к концу. Не было ни малейшего повода двигаться дальше. Он пересек две страны, горы, пустыню только для того, чтобы его унизили в конце. Он перевернул страницу, так и не узнав, что на ней было, да и не особенно волнуясь об этом. Он представил, как дома рассказывает о путешествии. О провидце Ясуру, драконьих костях, таинственном скрытом храме. А после, спросят его. Что было после, господин Паллиако?

И он начнет лгать. Расскажет о выродившихся жрецах и их жалком, бессодержательном культе. Напишет отчеты, детально описывающие любые, пришедшие ему на ум извращения, которым те предаются в храме. Если бы не он, господин Паллиако, это место было бы безвозвратно утеряно для истории. Если его спросят, то он позаботится о том, чтобы его помнили.

А жрецам будет наплевать, так не поразвлечься ли? Придет утро, он соберет палатку и начнет обратный путь. Возможно, он сможет найти купца в одном из городов Кешета, который примет аккредитив, и купить приличную еду. Или остановиться в деревне и сказать, что жрецы наказали им отдать ему своих коз. Почему бы и нет?

— Господин! Господин Паллиако!

Гедер вышел из палатки как раз перед тем, как услышать эти слова. Оруженосец указывал на ворота из темного железа. Боковая дверца все еще была закрыта, но между двумя массивными створками образовалась глубокая тень, полоса тьмы.

Вышедший оттуда человек направился к ним. Затем еще двое с закрепленными за спинами клинками. Гедер махнул им, а его слуги поспешили зажечь факелы. Первый был огромен, с широкими бедрами и плечами. Он был безволосым, и его голова поблескивала в сиянии луны. В свете факелов его мантия казалась черной, хотя, на самом деле, могла быть любого темного цвета. Стражники за ним были одеты в те же одеяния, что и жрецы перед этим, но из лучшей ткани, а рукояти и ножны их мечей переливались зеленью.

— Это ты принц Паллиако, который пришел узнать о Синир Кушку, — спросил великан. Хотя он говорил тихо, голос его громом отдавался за его спиной. Гедеру почудилось, что у него кровь стынет в жилах от этих звуков.

— Я.

— Что предложишь взамен?

У меня ничего нет, подумал Гедер. Повозка, слуги. Большая часть серебра потрачена по пути сюда, да и что у вас есть такого, что можно на него купить? Вроде как не базаре находимся…

— Новости? — сказал Гедер. — Я мог бы рассказать вам о положении дел в мире. Поскольку вы так… уединенны.

— А ты не собираешься причинять вред богине?

— Ни в коем случае, — ответил Гедер, удивленный вопросом. Ни одна из прочитанных книг не упоминала богини.

Великан сделал паузу, уйдя в себя на миг. После кивнул.

— В таком случае, пошли, принц, и давай поговорим о твоем мире.

Лето в Остерлингских Падях. Доусон вставал на рассвете, и день за днем проводил в седле, объезжая свои земли, наверстывая упущенное в работе, которой помешали зима и капризная весна. Каналам, питающим южные поля, необходим ремонт. Одна из деревень на западе сгорела весной, и Доусон присматривал за ее восстановлением. Два человека были пойманы в лесу за установкой ловушки на оленя, и он присутствовал при повешении. Куда бы он ни отправился, его крепостные отдавали ему честь, и он воспринимал это как должное.

Трава вдоль дорог была выше. Деревья расправили широкие листья, переливающиеся зеленью и серебром под солнцем, на ветру. Два дня с востока на запад, четыре с севера на юг, охотясь на горных тропах, ночуя, где придется, с чашей чистого синего неба над головой. Доусон Каллиам вряд ли мог представить себе более роскошную тюрьму, в которой он влачил существование, пока королевство рассыпалось.

Имение кипело как потревоженный улей. Для мужчин и женщин присутствие своего господина долгими летними днями было так же непривычно, как и его отсутствие зимой, не считая Королевской Охоты. Доусон кожей чувствовал их повышенный интерес. Все знали, что он был сослан на год, и несомненно, людские и конюшни полнились россказнями, домыслами и слухами.

Обижаться на них было все равно, что сердиться на поющих сверчков. Жалкие, ничтожные людишки. Не видящие дальше своего носа. У Доусона не было причин интересоваться их мнением о мире вокруг более, чем мнением дождевой капли, или веточки на дереве.

С другой стороны, от Канла Даскеллина он ждал большего.

— Очередное письмо, дорогой? — спросила Клара, когда он проходил по длинной галерее.

— Он ничего мне не сообщает. Вот послушай, — сказал Доусон, потрясая пачкой страниц. Нашел нужное место. "Его Величество продолжает оставаться в недобром здравии. Его врачи подозревают, что бунт наемников так повлиял на него, но думаю, к зиме ему будет лучше."- Или это — "Господин Маас стал более агрессивен в защите доброго имени господина Иссандриана, и делает все, чтобы тот избежал осуждения. " — И все в таком же духе. Провокации и намеки.

Клара отложила свое рукоделие. Полуденный зной усыпал бисеринками пота ее лоб и верхнюю губу, прядь волос выбилась из прически. Платье из тонкой летней ткани плохо скрывало ее формы, более рыхлые, чем у молодой, и более изящные, чем у женщин ее возраста. В падающем из окон золотом свете она выглядела красавицей.

— А ты чего ждал, любовь моя? — спросила она. — Прямой речи, откровенных высказываний?

— С таким же успехом он мог ничего и не писать, — сказал Доусон.

— Ты же знаешь, что это не так, любовь моя, — сказала Клара. — Даже если Канл не описывает жизнь двора во всех подробностях, сам факт того, что он пишет тебе, что-то да значит. Всегда можно судить о человеке по тому, о ком он пишет. Что слышно о Джори?

Доусон сидел на диване напротив ее. В дальний конец галереи через дверь вошла служанка, увидела господина и госпожу, и вышла.

— Получил от него письмо, десять дней назад, — сказал Доусон. — Пишет, при дворе все ходят на цыпочках, и говорят шепотом. Никто не думает, что все закончилось. Симеон должен был назвать имя опекуна принца Астера на его именины, но уже трижды откладывал это на более поздний срок.

— Почему? — спросила Клара.

— По той же причине, по которой он сослал меня из-за измены Иссандриана, — сказал Доусон. — Если он защищает нас, то боится, что они возьмутся за оружие. Если их, то что мы. И судя как тут Канл заливается соловьем, я не могу сказать, что он неправ.

— Я могу съездить и спросить Фелию, — сказала Клара. — Ее муж оказался примерно в том же положении, что и Канл, правда? Мы с Фелией уже сто лет не виделись. Хорошо было бы снова поговорить с ней.

— Категорически нет. Отправить тебя в Кэмнипол в одиночку? К Фелдину Маасу? Это опасно. Я тебе запрещаю.

— Я не буду одна. Там будет Джори, и я возьму для охраны Винсена Коу.

— Нет.

— Доусон, любимый, — сказала Клара, и в ее голосе прорезался такой метал, который редко можно было у нее услышать. — Я позволила тебе остановить меня, когда на улицах были иностранные наемники, но это уже в прошлом. И если никто не постарается, рана никогда не залечится сама. Симеону, медведю несчастному, это не под силу потому, что это не то, чем можно командовать. Вам с Фелдином тоже, потому, что вы мужчины, и не знаете как. Это происходит так: вы хватаетесь за мечи, а мы обсуждаем, у кого на балу самое очаровательное платье, пока вы снова не вложите клинки в ножны. Только потому, что тебе это не очень по нраву, вовсе не означает, что это трудно.