Игорь Анейрин - Бремя власти

— И вы думаете, что я как-то могу предотвратить всё это?!

— Вы — единственный законный наследник трона, которому все просто обязаны подчиниться и признать его верховенство. Склониться перед вашим правом, которое древнее и выше, чем у любого из них — правом принца, представителя тысячелетней королевской династии. Хотя они, — Гровен усмехнулся, — пока не подозревают о вашем существовании. И только вы, как единственный законный наследник, сможете объединить вокруг себя все силы и восстановить равновесие мира. Остановить гражданскую войну и всеобщими усилиями не допустить разрушения Стены. Это ваше предназначение, милорд. Это то, ради чего вы появились из небытия. И, наконец, последнее. Я понимаю вас, когда вы говорите о том, что все эти вещи новы для вас, а сами вы более чем неопытны во всех этих делах. Но я выступаю здесь не как некий Лейн Гровен, а как полномочный представитель великого Ордена Вопрошающих, который готов предложить вам совет и помощь во всех делах. И, смею уверить вас, ваше высочество, что возможности Ордена дают нам основание надеяться на победу. А из баронов — у меня есть предположение, что и герцог Ллевеллин, и граф Гленгорм также на вашей стороне. Также я уверен и в графе Хантли. Наверняка найдутся и другие.

Эдмунд устало вздохнул.

— О, боги… Я должен подумать.

— Разумеется. И заодно, — епископ направился к дверям, — подумайте ещё вот о чём: свои личные проблемы — я, кажется, догадываюсь, что вы имеете в виду, — вы не сможете решить, забившись в какую-нибудь нору. И только законный король сможет всё.

Не дождавшись ответа, Гровен сделал лёгкий поклон и вышел из кабинета.

На следующее утро после памятного разговора с Лейном Гровеном последний отбыл из Драмланрига, удовлетворившись устным обещанием новоиспечённого герцога Беркли обратиться за помощью к всемогущему Ордену Вопрошающих, когда в том придёт нужда. И Эдмунд, да и, похоже, сам Ллевеллин тайком вздохнули с облегчением, когда тёмно-фиолетовая ряса последний раз мелькнула за огромными двустворчатыми дверями Большой залы. Что и говорить — сам облик вопрошающего, несмотря его на тихий голос, разумные слова и понимающие взгляды, вселял какую-то непонятную тревогу, а во всём, что говорил епископ, невольно подозревался некий тайный смысл.

Зала сразу стала пустой. В буквальном смысле она была почти пустой и до этого: три человека в огромном помещении в сотню футов длиной и полсотни шириной, с высокими каменными колоннами, капители которых терялись во мраке, роскошными шпалерами и стенами, увешанными церемониальными доспехами и оружием. В креслах возле колоссальных размеров камина пять минут назад здесь сидели сам герцог, Эд и епископ Гровен, но последний как будто заполонял собой всё пространство. Другие звуки в его присутствии замолкали, а всё внимание обращалось только на рослого монаха в тёмных одеждах. Гровен ушёл, и в зале сразу стало тихо и пустынно.

— Эм-м… — пробормотал герцог, обращаясь к Эдмунду, — непонятный человек… как и все они. В целом я представляю, что именно он мог наговорить тебе вчера, но я бы… да, я бы не советовал принимать за чистую монету всё, что ты услышал от этого господина. Хотя придраться мне не к чему: его доказательства безупречны, а побуждения благородны. С другой стороны, говорят, что проще подружиться с тенью , чем понять, о чём в действительности думает Вопрощающий.

Эдмунд задумчиво кивнул. Что ж, оказывается, не только у него, даже принимая во внимание его полную неопытность во всех этих делах, сложилось такое представление. От Гровена веяло затаившейся опасностью. Несмотря на его складные речи, юноша и сейчас не мог бы с уверенностью утверждать, что епископ со всеми его «благородными побуждениями» — его друг.

Вскоре к ним присоединился и Лотар, с интересом выслушавший как рассказ Эдмунда, так и предположения своего деда по этому поводу. Видно было, что герцог Ллевеллин души не чает в своём внуке, а тот отвечает ему уважением и почтительной любовью; оба они вели разговор почти на равных, с вниманием друг друга выслушивая и обмениваясь соображениями, несмотря на солидную разницу в возрасте. Герцог, суровый сухопарый старик с благородной внешностью, отличался немногословием и замкнутостью, но сейчас лёгкая улыбка нередко озаряла его лицо, а разговор с Лотаром более напоминал общение с ещё молодым, но уже уважаемым другом. В душе у Эдмунда даже шевельнулось какое-то неведомое ему прежде чувство: это то, мелькнуло сожаление, чего у него никогда не было и, по всей видимости, уже никогда не будет. Ни деда, ни отца, ни матери. Только сестра.

Эта мысль вернула юношу на землю: да, у него есть дела, которые сейчас имеют для него куда более важное значение, чем все Роберты Даннидиры вместе взятые. Только тогда, когда Алиенора будет в безопасности — щемящее воспоминание о Бланке он старался задвинуть куда-то вглубь, хотя это плохо получалось, — только тогда он даст себе труд подумать обо всех тех отвлечённых делах, про которые толковал епископ.

О том, где находится Бланка, он уже знал: один из шпионов герцога Ллевеллина донёс, что при дворе в Лонхенбурге объявилась некая леди Оргин, которая, судя по неподтверждённым слухам, ходатайствует о графине Хартворд, и приехала она в столицу в сопровождении какого-то молодого человека. Слава богам, думал Эдмунд, его возлюбленная хотя бы в безопасности, а тот молодой человек — наверняка Томас. Уж он-то в обиду её точно не даст. Юноша хотел поначалу отправить ей весточку о себе, о том, что он жив, но по здравому размышлению отказался от этой мысли: при королевском дворе факт знакомства с Эдмундом Беркли почти наверняка стал бы опасен для любого человека, и уж совершенно точно не смог бы помочь в заступничестве за Алиенору. Он тяжко вздохнул: увы, как бы этого не хотелось, пока всё же лучше оставить её в неведении.

— За Эдмунда Даннидира, герцога Беркли! — внезапно произнёс Ллевеллин, подняв вверх бокал с вином; на его пальцах сверкнули многочисленные перстни.

— За Эдмунда Даннидира, герцога Беркли! — улыбаясь, повторил за ним Лотар. — Несмотря ни на что, я рад за тебя, дружище…

Эдмунд только развёл руками.

— Дедушка… — Лотар поднялся с кресла. — Надеюсь, вы поймёте мои слова и мои побуждения… Я знаю своего брата меньше месяца, но этого достаточно. Эдмунд, — он торжественно повернулся в сторону последнего, — я предлагаю тебе не только уверения в моей дружбе, но и моё обещание… сделать всё для того, чтобы на твоей голове засияла своими каменьями корона Корнваллиса.

— Я… — несколько ошарашённо протянул Эдмунд, но от необходимости продолжать его избавил успокаивающий жест старика.