Вячеслав Марченков - Повелитель. Часть вторая. Тяжкое бремя власти

Яркое, полуденное солнце отсвечивало бесчисленными серебряными бликами на грязновато-белом полотне мартовского снега. Изрядно испещрённом не глубокими следами мышей, куропаток, лисиц и длинноухих зайчат, вместе с зелёной, хвойной мишурой, толстых, вековых елей. По соседству с коими, в тихом безветрии, нашли себе уютное пристанище молоденькие, стройные берёзки. Терпеливо ожидавшие всю зиму, прихода весеннего тепла. Лёгкий морозец не сильно покусывал гладковыбритые щёки пожилого деревенского мужика, одетого в старый, местами штопаный зипун. Лисья шапка, надвинутая до самых бровей на его голову, не мешала ему, однако, зорко вглядываться вдаль. Туда, где под одной из елей спрятался высокий снежный бугор. Под которым, до сих пор, безмятежно дремал, замеченный им ещё с осени, огромный бурый медведь. С длинной осиновой жердью наперевес, мужчина осторожно подкрадывался к ней всё ближе и ближе. Опасаясь, что мохнатый хищник заподозрит раньше времени присутствие своего самого главного врага, человека. Наконец, приблизившись, он с силой вогнал шест в берлогу, с ожесточением став им вращать в разные стороны. Пытаясь, таким образом, разбудить её хозяина ото сна. И вскоре, ему это удалось. Тишину леса разорвало дикое рычание побеспокоенного зверя. Мужчина, бросив шест, тут же рванул в сторону, спрятавшись за ель. А из берлоги, обрушив, толстый снежный покров, закрывавший доселе вход, встав на задние лапы, наружу выскочил обезумевший великан. Солнечный свет резко ударил ему в глаза, на короткое время, ослепив животное. И в тот же миг, перед ним возник силуэт другого человека. Моложе возрастом, с непокрытой кудрявой, русой головой. Державшего в руках перед собой, словно пику, толстую рогатину. Концы коей были увенчаны остро заточенными, железными клинками. Медведь, ничего не подозревая, рванул вперёд, тут же напоровшись всем телом на выставленное перед ним препятствие. Дикий, оглушительный рёв снова всколыхнул лес. Из глубины чащи в испуге метнулись косули, а с вековых елей в небо тучей взметнулись птицы. Косолапый, из последних сил, лапами ухватился за шест перед собой, рогатины которого угодили ему в сердце и, взглянув последний раз на своего убийцу, закрыв глаза, глухо повалился на бок. Разукрасив кровью рядом с собой снег в багрово-красный оттенок. Молодой человек, с силой выдернул рогатину из груди животного, и без злобы посмотрев на его труп, тихо вымолвил;

– Ну, вот и всё!

А за тем, повысив голос, прокричал;

– Данил, ты где?

– Я здесь, Князь!

Отозвался пожилой мужчина, выходя из укрытия.

– Ох и смел же ты батюшка!

– Да, чего там! Зверь, как зверь. Ты меня только раззадорил. Говорил, огромнейший.

Недовольно проворчал юноша, обращаясь к охотнику. Тот, тем временем, вернулся к берлоге и, наклонив голову, громко крикнул;

– Батюшка! По-моему там медвежата верещат.

– Так ты погляди!

Отозвался молодой человек.

Охотник нырнул в пещеру и вскоре показался оттуда с детёнышем мёртвого животного в руках.

– Так и есть! Годовалые! Двое!

Подняв одного за шёрстку, широко улыбаясь, пробасил он.

– Вяжи, да неси их в бивак. Одного воеводе подарим, другого себе заберу, жене в подарок. Всё! Шуруй, да вертайся с подмогой, за зверем. Я пока тут погожу. А то, не ровен час, лисы, али волки порвут нашу добычу.

Усаживаясь под ель, скомандовал юноша мужику. И тот, проваливаясь по колени в рыхлый снег, бойко отрапортовал;

– Ага! Я мигом!

Спустя некоторое время к месту охоты, на широких, деревянных лыжах, уже спешила группа мужчин с луками за спинами и топорами в руках. Подойдя ближе, они окружили мёртвого зверя и наперебой стали расхваливать добычу.

– Хорош мохнатый!

Завил один из них.

– Только дай мне слово, брат, что перестанешь рисковать собой в одиночку? Ты же обещал мне?

С укоризненной в голосе, добавил он.

– Ну ладно, не злись, воевода. Боле не буду.

Поднимаясь из-под ели, проворчал Князь, оправдываясь;

– Здесь и опасности то не было. Так небольшая встряска для организма.

И посмотрев вновь на тушу зверя, закончил разговор;

– Всё! Вешайте его на жердину и волоките к шатрам. А то скоро смеркаться начнёт!

Мужчины тут же, связали лапы животного и, срубив толстую берёзовую слегу, продели её меж ног добычи. После чего, не без усилия подняв тушу, поволокли её вслед за Князем. Который, вместе с воеводой, уже скрылся среди деревьев из виду.

– Что с тобой происходит, брат?

Не спеша, скользя на лыжах по рыхлому снегу, поинтересовался Огонис у Нормана, ехавшему поблизости.

– Ты всё больше становишься раздражительным.

– Если б ты знал, мой друг, как я устал от постоянных людских жалоб друг на друга, волокитных тяжб и тому подобного. С утра, до вечера, только и слышу « Княжа, мой сосед украл телёнка», или «купец требует мзду за межу, которая ему не принадлежит». Создал комиссию для этого дела из выборных людей. Так они серебром стали брать за выгодное решение. Ты слышал, небось, что двоих горожан из Челузской комиссии, в прошлом месяце, я повесил на воротищах?

Не поворачивая головы к воеводе, на ходу рассказывал Князь.

– Земля слухом полнится!

Подтвердил Огонис.

– То, то, и оно! Скоро сам себе доверять перестану. Я и к тебе, вишь, если откровенно, приехал по навету.

Глубоко вздохнув, признался Норман.

– Да я уж понял!

Поддакнул воевода. И поинтересовался;

– Небось, купчишки воду мутят?

– Ты угадал. Но пойми меня правильно, брат. Я вынужден всё проверять. Иначе не заслужить мне людского доверия. Потому и зол бываю чересчур. Вот уже третий год миру быть на Рустонской земле. Былые обиды мало, помалу, стихают. Народ полагает, что мир установился надолго. Но мы то, знаем, что не сегодня, завтра быть войне. Потому и терплю всё.

Оправдывался Князь. И воевода понимал, что он оправдывается, прежде всего, перед собой. Однако, терпеливо слушал, не перебивая, и уж тем более, не возражая Князю. А тот, словно чувствуя это, изливал перед Огонисом наболевшее за это время.

– Устал я брат! Кругом, одни враги! Грешно желать, но скорей бы война. Она всё расставит по своим местам. Всё прояснит. А то, живу как в тумане. Знаю, что замышляется недоброе, а когда, где? Вот в чём вопрос. Я, брат, лишь теперь понял, что труднее всего? Труднее всего, это пережить ожидание.

Норман замолчал, заметив вдалеке, мерцающие костры бивака. И остановившись, задумчиво проговорил;

– Знаешь, брат? Кто-то, внутри меня говорит, что это начало великого пути, но мне, почему-то кажется, что это начало моего конца.

Огонис, не поняв друга, внимательно посмотрел на него и вымолвил;