Сергей Демьянов - Такая работа

— Жить буду, — ухмыльнулся я.

Понятно, что он имел в виду, но называть это «нормально» я не мог. Не хотелось мне, чтобы вот такое у нас нормой стало.

— Я тебя домой отвезу, — сказала Лиза.

Дорожки во дворах уже были выскоблены до самого асфальта. И хорошо, потому что скакать по сугробам я точно не потянул бы. Натянутое над Москвой прозрачное холодное небо сияло, хотя солнце все еще висело низко над горизонтом. Маленькое и красное.

Это к похолоданию.

В машине я пару раз потерял сознание, но в целом все было не так уж плохо. Почти ничего не болело. Так, слабо саднило и временами дергало, как неудачно просверленный зуб. Вполне терпимо для того, у кого есть с чем сравнивать. Лиза порывалась подняться в квартиру вместе со мной — помочь с царапинами, заварить чай и уложить в постель. Пришлось сказать, что там наверняка уже Люс ошивается.

Вранье, конечно.

Но как еще можно отказаться от помощи, которая тебе объективно требуется, не обидев человека, предлагающего ее?

Я бы вполне доверил Лизе прикрывать мне спину. Но некоторые вещи у меня в подсознание настолько глубоко забиты, что разумными доводами их не выковырять. Когда мне хреново, лучшее, что можно для меня сделать, — это оставить в покое. Чтобы я мог заползти в какой-нибудь темный угол, накрыться одеялом и представить, что меня нет.

Это трудно провернуть, если тебя постоянно спрашивают, не больно ли тебе, не нужно ли чего и сожрал ли ты уже весь набор необходимых таблеток. Некоторые вещи следует делать в одиночестве. Срать, например, или сочинять плохие стихи. Болеть — как раз из этой оперы.

Около десяти, перед тем как я окончательно отрубился, позвонил Цыбулин.

— Будьте завтра на Котляковском кладбище к семи, — бросил он. — Не опаздывайте.

— Утра или вечера?

— Мне казалось, вы так рано не просыпаетесь. — Он явно удивился. — Вечера.

Казалось ему, видите ли! Иногда в семь утра я даже еще не ложусь. Сегодня, например.

— Подробности? — спросил я.

— Наш информатор сообщил, что там будет проводиться ритуал поднятия мертвых, — ответил полковник. — Так что завтра мы можем взять банду, занимающуюся работорговлей.

Любопытно.

Раньше я от него этого слова в таком контексте не слышал. Похоже, Цыбулина серьезно проняло шоу, на которое я взял его с собой, — и это была чертовски хорошая новость. Может быть, самая хорошая за всю эту неделю.

Прежде чем отключиться, я прикончил пачку чипсов и собрал лохмотья, оставшиеся от моей одежды, в пластиковый пакет. И выставил на балкон, потому что воняло это все даже сквозь полиэтилен.

Накануне меня сильно избили за попытку удрать. Я лежал ничком, лицом на грязном голом бетоне, и во рту у меня был привкус крови. В темноте кто-то ходил, приволакивая ногу, время от времени наступал на меня и ругался.

Жрать хотелось неимоверно.

Умыться? Согреться? Да, это тоже, но в первую очередь — жрать.

Я заставил себя встать на четвереньки и подползти к окну, сияющему под самым потолком. На улице был вечер, и слабый свет стекал на неровный подвальный пол. Снизу я видел только ноги: женские в изящных сапожках, мужские в толсто-подметочных ботинках, детские в резиновых ботиках и старушечьи в убогих растоптанных мокасинах. Цокали по асфальту каблуки, хрустела тонкая корочка льда, проламываясь под нажимом, изредка взвизгивали мелкие камешки. Там, наверху, шумел мир обутых людей, куда мне, босому, путь был заказан.

Тем, кого украли бомжи, ботинки не положены.

Ну и черт с ними.

Ухватившись за железный штырь, вбитый снаружи перед окном, я подтянулся и лег на асфальт. Живот тут же заледенел — на мне была тонкая сырая майка и драные треники. Куда делся вонючий пуховик до колен, в котором я спал последние три или четыре ночи? Не помню.

От меня пахло дерьмом пополам со спиртом.

Осколок бутылки впился мне в кожу. Ерунда, просто царапина. От этого не умирают. Дайте только вылезти — и я все поправлю. У меня все будет хорошо. Я вернусь домой и… У меня ведь есть дом? Такое место, где я мог бы запереться и никого не пускать внутрь? Я был уверен, что есть. Мне только нужно вспомнить, как его найти.

Я почти вылез, когда одновременно случились две вещи. Увидев меня, выползающего из подвала, женщина в коротком белом полушубке, с лысой собакой на руках, истошно завизжала. И кто-то крепко схватил меня за правую ногу, равнодушно поинтересовавшись: «Эй, борзый, далеко собрался?»

Мне следовало испугаться. Отпустить штырь, соскользнуть обратно и постараться свернуться так, чтобы мне ничего не сломали, когда будут бить. Только этот парень неправильное слово выбрал.

Это я — борзый? Как интересно! Наверное, это я украл другого человека и держал его в подвале. Наверное, это я бил его ногами, пока он не потерял сознание. И, наверное, это я сейчас вцепился в его лодыжку, стаскивая обратно во влажную, вонючую тьму.

Злость была острой и горячей, как будто мне нож в горло вогнали. Я ударил свободной ногой, надеясь попасть мучителю в лицо, ударил несколько раз. Елозил животом по стеклу, вцепившись в штырь, как в распятие. Я кричал и бил, пока ноге не стало тепло, а женщина с лысой собакой не замолчала, захлебнувшись своими воплями.

Парень внизу захрипел, выпустил мою ногу, и я выскользнул на улицу. Ступни обожгло снегом, но это ничего было, не страшно. В подвале забурлило. Еще одно мгновение — и вся эта рыхлая, пропахшая дерьмом и спиртом толпа выплеснется наружу вслед за мной.

И я рванул вверх по улице, не думая, не выбирая путь. Я бежал так, словно за мной гнались черти с вилами и паяльниками.

В некотором смысле так оно и было.

Мои отросшие ногти процарапывали следы на льду, покрывавшем асфальт. Люди отшатывались от меня, подхватывали на руки детей, собаки заливались лаем. Я мог бы остановиться, чтобы объяснить им — я жертва, я сбежал из ада и мне страшно. Если бы погоня не была так близко, я остановился и сказал бы… И кто-нибудь обязательно пришел бы мне на помощь.

Ну да, конечно. Кого я обманываю?

Улицы. Повороты. Закрытые на кодовый замок двери. Слепые окна домов. И нарастающий, гулкий шум за спиной, переплетающийся с воем милицейской сирены. Все правильно. Босиком, в пропитанной запахами помойки одежде, кому я мог показаться человеком, имеющим право на защиту?

У людей есть признаки, по которым они узнают себе подобных. Обувь. Одежда. Часы. А еще бумаги, в которых написано, кто они и сколько зарабатывают. Без этого никак нельзя.

Я споткнулся обо что-то, рыбкой пролетел несколько метров, содрав руки до крови.

Поднялся.

Обернулся.

На дороге валялся чемодан, распахнувшийся от удара. Не представляю, кто его мог тут оставить, но это точно было для меня. Добротный кожаный плащ, кредитки, пачки денег, перехваченные разноцветными канцелярскими резинками… Документы — на фотках не я, конечно, но спутать можно.