Валентин Юрьев - Паучий Замок

- Похоже, он не слишком спешил, ма?

- Не мне судить, сынок, ты же не король, зачем ему бежать?

- Мы так торопились, ма.

- Я знаю, малыш.

- Откуда ды знаешь?

Она, не отвечая, показывает себе на сердце, а Мишка вдруг, не к месту, вспоминает слова принца: 'самые сильные звуки души бывают в моменты самых сильных потрясений'.

- Ма, а когда ты меня чувствовала?

- Ну, что ты спрашиваешь глупости? Всегда, все эти дни.

- Нет, не так. Когда ты знала точно, что это - я?

- Малыш! Что ты задаёшь вопросы, на которые невозможно ответить? Ты, разве помнишь, о чём ты думал и в какой момент?

'И в самом деле' - думает Мишка - 'чего я пристал?' и прижимается к матери, с которой так спокойно и можно говорить о чём угодно. Они просто сидят, думая о своём.

- На второй день, в середине.

Голос матери звучит неожиданно, Мишка уже и забыл о своём вопросе. 'Это, когда я дрался с Канчен-Той' - вспоминает он.

- И что ты почувствовала?

- Не помню, сынок. Испугалась вдруг, что-то из рук выронила, потом подумала, как ты там?

- А ещё было такое?

- Было, конечно, - она шевелит губами и пальцами, вспоминая - я вдруг увидела мёртвого мальчика, но не тебя, и испугалась. А в тот день, ну, ночь, когда вы вернулись, я видела, как ты падаешь, несколько раз, и поняла, что вы спешите.

- Ну, ма, ты даёшь! У тебя такой Дар пропадает!

- А она красивая?

Вопрос настолько неожиданный и щекотливый, но сразу понятный, что Мишка сразу и отвечает, не думая, как будто ножом режет:

- Она хорошая!... Может и красивая.

Мать, наверно, что-нибудь ещё спросила бы, но с визгами врывается толпа девочек во главе с Фарис, которые, увидев Великого Мрогана, замирают и смотрят как на необычайное чудо природы:

- Мроган, а правда ты заколдовал великана?

- Кто это сказал?

- Все говорят! Он хотел вас поймать, а ты его заколдовал, да?

- Девчонки, бегите играть, или на кухне помогите..

- А нас заколдуй... Ну заколдуй, ну что тебе стоит?

Они так пронзительно и так долго просят, нарушая идиллию разговора с матерью, что Мишка, сдаваясь, чтобы только избавиться от юной кампании, перевязывает их общей невидимой верёвкой:

- Ну, всё, заколдовал! Всё! Не кричите!

Шалуньи сначала не понимают, думая, что он пошутил, но, ощутив то, что не могут отойти друг от друга, начинают дёргаться, толкаться, улыбающиеся лица становятся испуганными, капризными, сердитыми и даже плаксивыми, они все сразу забывают, что сами об этом просили и злятся, чувствуя несвободу.

Наконец, одна за другой, им удается поднырнуть под препятствие и все убегают, явно недовольные, а Мишка, убирает верёвку и стоит совершенно обескураженный, не понимая, что он сделал плохого.

- Тебя, сынок, никто не сможет понять. Все вот так будут - сначала просить, а потом злиться и убегать. Мне самой бывает страшно - голос матери звучит неожиданно и грустно.

- Что страшно, ма?

- Наверно, я, как и все, боюсь непонятного, а то, что ты делаешь...

- Ма, но ты мне сама только что показала непонятное. Мне же не страшно!

- Это другое. Совсем другое. И потом, запомни, со мной ты всегда можешь говорить о чём угодно, я пойму. А вот с другими будь поосторожней, малыш. А то видишь, ты уже 'заколдовал великана'. И, наверно, женился на принцессе?

- Что? И такое говорят?

- Все любят необычное, сынок.

Мишка опять прилипает к матери, чувствуя особое тепло и уют, они молчат в полумраке и вдруг, как будто задремав, он видит неясную фигурку Канчен-ты, которая падает, падает.....

- Ма, я сбегаю! Мне надо, ладно? Не сердись!

- На праздник не опоздай!

- Нет, я скоро.

Мишка мчится к тому кордону, где их пытались задержать, сдерживая путающиеся в голове обрывки мыслей:

- Куда меня несёт? Точки на склоне! Больше двадцати! Они ушли с Вертом! Ну и что? Ушли и ладно! Почему так медленно? Почему медленно бегу?

Он садится, снимает башмаки и шепчет над ними, обувает снова и бежит. Теперь при каждом касании, копыта резко отталкиваются от камней. 'Лишь бы не упасть' - думает Мишка и радуется, что темнота ещё не спустилась в долину, что здесь ровно и что тропа как тротуар, а ещё тому, что никто его не видит. "Мать права, да я и сам также думал, нельзя при всех, а то скоро начнут пальцем по лбу стучать!"

Кордон приближается и уже видно лицо охранника на проходе, недоумённо разглядывающего незнакомый способ бега с высокими прыжками и столбики пыли, остающимися за каждым скачком. Лицо всё ближе, ближе... Знакомое лицо.

- А ну, стой! А, чокнутый! Ты куда это на ночь глядя? Опять заблудиться хочешь? Ищи тебя потом!

- Я недалеко, Керк! Я вернусь скоро.

- Да погоди ты, чудила! Чего ты там ищешь-то? Аргак, что-ли убежал, любимый, или невеста, может?

- Не знаю, Керк, может и невеста, отряд там шёл, я днём видел..

- Отряд? Наш? А, хассаны, может?

- Ну, да, хассаны.

- А откуда ты знаешь, что хассаны?

- Так я же их видел! Вот как тебя, Керк!

- Ты, парень, думай, чего говоришь! Ты откуда бежишь?

До Мишки доходит, что охранники, изолированные от мира не могут знать его историю, а если и знают, то перевранную наизнанку, и что он, по-своему, прав, конечно. Вот пройдёт его смена, вернётся домой через несколько дней, там получит всё сполна, и слухи, и правду и домыслы.

- Да из клана, с Посвящения. Я их видел днём ещё, на Грязном склоне.

- И какое тебе до них дело? Чужаки это. Идут себе и идут.

- Так там, может, невеста моя, обещала прийти на праздник!

- Воон чего! Так и сказал бы. А то - 'хассаны'! Только там девок-то нет, мы их тоже наблюдаем с утра, вождю доложили, всё как положено ...

Его медлительность сводит с ума, но Мишка, уже понявший, что придётся разгонять скуку стоящего на посту воина, смиренно продолжает выслушивать доклад по полной программе:

- ..Парни, вроде есть, воины есть из клана Огня, а девок нет. Да и кто их пустит-то с мужиками? Фу ты, запутал совсем, так ведь рано ещё! Какие девки? Девки дома сидят, после Посвящения, это ты к ней пойдёшь... Когда вырастешь! Га-га-га!

- Дядь Керк, а где они?

- Встали вон над нами на террасе, на ручье, наверно. Завтра придут.

- Ну я сбегаю, узнаю, может послание есть от моей...

- Какое ещё послание? Ты что, читать, что ли можешь?

- Да нет, Киртан-Ка прочитает, я её хорошо знаю Ну, пусти, я быстренько! А я вам чего-нибудь с праздника принесу потом.

- Ну, да, принесёшь ты... Ладно, дуй. Да смотри, ручей не пересекай, а то уйдёшь в сторону, ищи потом...

Он ещё бурчит, но Мишка, радостный, что не пришлось пеленать хорошего ирита, мчится наверх, сбивая камни бахилами. Эту дорогу он уже знает наизусть, несколько раз спотыкается, рискуя разбить голову, но ему везёт и, выскочив на террасу, видит невдалеке несколько огней, так хорошо понятных: костры для еды и факелы.

Он гремит копытами так громко, что часовые, кричат в темноту, пытаясь выспросить, кто идёт, но Мишка проскакивает их, обегает толпу хассанов, видеть которых противно, и вот его цель!