Павел Буркин - Кровавый рассвет (=Ветер, несущий стрелы)

Теперь стрелы свистели и над вершиной холма. Одна вполсилы, уже на излете, цокнула о кирасу, вторая воткнулась в землю у консих копыт, заставив жеребца тревожно переступить. Вскрикнул, оседая, Барри, и Атраддин едва успел выхватить из рук паренька свое копье. Нет, это было непохоже на Гвериф, все оказалось гораздо хуже. И, честно говоря, на сей раз не стоит появляться на глаза короля. Родич - не родич, а тому, кто погубил целый полк... считая вспомогательные части, полтора полка, а с теми, кто погиб в окрестностях Макебал - и все два - нет пощады. В лучшем случае до конца своих дней он проведет под домашним арестом.

...Рыцари сбились со счета, сколько атак им пришлось выдержать, медленно пятясь вверх по склону. Местами склоны поднимались более отлого - и там с них собирали кровавую дань лучники: на склонах те, кто в самых лучших доспехах и со щитами, не прекрывали тех, кто в глубине строя. На них наседали карапкающиеся по склону мятежники, и вела их, как ни странно, девушка, единственная на все смертное поле. Эвинна... Атраддин увидел ее впервые, но сомнений быть не могло.

Эх, будь она хотя бы шагов на пятьдесят поближе, да еще не будь этих щитоносцев с боков, прикрывающих предводительницу и наверняка способных отбить стрелу... Но к тому времени, когда она доберется, прорываться точно будет поздно. А сейчас это единственный выход: если повезет, человек четыреста-пятьсот он еще выведет. Спору нет, Макебалы теперь не освободить, но... "Повоюем еще, - решил он. - Еще умоем их кровью..."

- На прорыв! - крикнул он. Нужды в гонцах больше не было, их стсинули на вершине холма, и до передовых сколенцев было не больше пятидесяти шагов. А Эвинна больше не высовывается, командует сзади, хорошо зная, как далеко летит стрела. Теперь в первых рядах она не требуется: итак сколенцы, как на крыльях, взбираются все выше, оставляя за спиной изрубленные, размозженные тела латников. - Уходим!

Построившись плотным каре, выставив копья и укрываясь от стрел щитами, алки двинулись с холма. Дорогу медленно прорубали немногие оставшиеся рыцари. По пятам, как гончие, обложившие медведя, валом валили мятежники. Другие наседали с боков, третьи пытались сдержать прорыв во встречном бою. Исход боя был решен, но взаимное ожесточение не стихало: одни, наконец, платили другим за все и сполна, вторые спасали свои жизни. И, увы, гибли, гибли, гибли...

Колонна алков таяла, как льдина на летнем солнце. Сыпался с неба смертоносный дождь стрел, как будто мало приливной волны обезумевших сколенцев...

...В этом бою Атраддин орудовал мечом в первом ряду. Меч отвел в сторону секиру пожилого крестьянина - и атакующей гадюкой прянул в горло, скрытое бородой... Поймал на ложном выпаде молодого паренька - и тут же почти отсек руку, державшую цеп. Распахнутые от запредельной боли глаза внизу, взмывшие в воздух копыта рыцарского коня... Хруст грудной клетки, кровавые брызги на сапоги... Вперед, не останавливаться, осталось совсем немного до чистого поля - там спасение...

- О, да это же сам наместник! - раздался неподалеку насмешливый голос. Говорили по-сколенски, но со странным лающим акцентом. Неужто северянин? Здесь? Там, где только что стоял плешивый мужичок (его конь цапнул прямо за горло), невесть как очутился могучий воин в трофейном - уляпаном кровью, ни дать, ни взять, из вспоротого горла - доспехе. В руке огромная, какие северные витязи предпочитают мечу, багровая от крови секира с двумя лезвиями. В глазах - нет, даже не ненависть, чужой ненавистью не проймешь бывалого воина. Безразличие - потустороннее, нечеловеческое безразличие - и это самое жуткое. Так забойщик на бойне смотрит на быка, примериваясь, как бы поточнее перехватить горло, чтобы не уделаться кровью, куда потом воткнуть, чтобы вывалить внутренности и не испачкаться в дерьме, как стянуть шкуру, перерубить хрящи, отделить ноги... В глазах был холод высокогорий в самую долгую и морозную ночь зимы.

С внезапно нахлынувшим обессиливающим ужасом Атраддин понял: его даже не просто убьют. Пришел забойщик, и сейчас его разделают, как барана.

А северянин издевался, как в заснеженных кетадринских горах испокон веков принято перед поединком:

- Неженка-южанин может воевать со смердами, а с кетадрином и лицом к лицу биться - хватит духу? Ф-фу, да у него, наверное, уже штаны полные...

Алкские рыцари не растерялись. Могучий, кряжистый старик справа с рыком бросился на кетадрина, молоденький, с едва пробившимся пушком, паренек, наверное, только этой весной посвященный в рыцари, прикрыл командира щитом. Вся эта суета уже не имела значения: если северный дружинник наметил себе цель, остановить его не смогут и десять южан.

Телгран - других кетадринов, увы, у Эвинны не было, "кетадрин" Моррест не в счет, принял на окованную железом рукоять меч старика. Отвел его в сторону, повернул лезвие в воздухе - и направил точно в оскаленный, обрамленный седеющей бородой и разинутый в крике рот. Боевой клич оборвался, сменившись хрустом и скрежетом скользящих по лезвию зубов. Кетадрин рванул оружие назад, вместе с лезвием изо рта вылетели липкие брызги слюны и крови, начисто отрубленная губа с клоком окровавленной бороды, бело-красное крошево зубов и кости подбородка... Захлебываясь кровью, с каким-то жутким бульканьем, алк повалился на окровавленную траву. Северянин оскалился еще жутче, лицо превратилось перекошенную маску смерти... Одним движением, поймав меч юноши в прорезь между скругленным лезвием и топорищем, вывернул оружие из руки. Новый замах делать не стал: на всю длину выбросил руку, метя острым наконечником топорища в лицо. Попал удачно - в глаз. И снова кровавые брызги - достойная жертва Барку Воителю, покровителю всех воинов, независимо от племени и рода.

Между Атраддином и Телграном не осталось никого: с боков уже разворачивали копья рыцари, но они безнадежно опаздывали. Опаздывал и кетадрин - он не успевал выдернуть засевшее в глазнице юноши оружие. И не больно надо: кто же идет в бой с одной секирой? Левая рука метнулась к поясу, без помощи глаз вырвала из ножен семивершковый нож - и без замаха ударила. Коротко, зато точно в горло.

Атраддин не успел поднять меч, он вообще ничего не успел: кетадрин двигался сверхъестественно быстро, как умеют только впадающие в боевое безумие северные дружинники. В таком состоянии Телграна могла остановить только смерть, да и то, наверное, уже мертвое тело успеет нанести пару смертельных ударов. Не успел алк и почувствовать боль: милосердная смерть пришла раньше. А кетадрин, выдернув-таки секиру из тела, придавил труп алка ногой и одним ударом отделил голову. Поднял за волосы брызжущий кровью трофей - и испустил жуткий, утробный какой-то рев. Прошедшие множество битв, далеко не трусливые алкские рыцари отшатнулись, будто от зачумленного. Самые старшие из них последний раз видели этот ужас в последнем же Северном походе. Молодые увидели впервые.