Павел Буркин - Кровавый рассвет (=Ветер, несущий стрелы)

А если... проклятье, он совсем об этом забыл! Это в двадцатом веке спеца, владеющего технологиями века тридцатого, оторвали бы с руками. А тут... Увидят странного товарища, толкущего в ступе древесный уголь, серу да селитру - и отправят прямиком на костер! Или даже потом, когда получат все, что хотели, и чтобы не сделал чего-нибудь полезного соседям... Нет, тут осторожнее надо, и начинать с малого - с такого, что местные мастера легко поймут и оценят. Пока хорошо бы понять, что тут случилось - знания о мире, где приходится жить, бесполезными не бывают.

- Уважаемый, - без остатка пуская в ход накопленный за последние месяцы словарный запас, произнес Михалыч.

- Чего тебе? - невежливо буркнул сосед - рослый дровосек, помогавший Михалычу грузить срубленные лесины в повозку.

- Почему тут так много деревьев засохли? Это ведь не пожар, так?

- Какой пожар, идиот? - буркнул дровосек из местных. - Кара Господа Арлафа, насланная на язычников. Великая Ночь!

Михалыч уже кое-что знал о местных верованиях. Века два назад тут насмерть схлестнулись старая, языческая вера и новая, признающая Единого бога Арлафа и своей строгостью напоминавшей ислам. Но здесь схватка старого и нового закончилась в пользу старого. Короткая, но страшная религиозная война завершилась почти полным истреблением арлафитов. Их бог вошел в мифологию победителей как воплощение Зла. Их храмы были осквернены и разрушены. Немало побежденных отреклись от новой веры. А те, кто отказались сдаваться, были загнаны в подполье. На них охотились, как на зверей - но вера в Единого бога уцелела, немногие гонимые общины стойко сопротивлялись гонениям, отсутствие предателей не давало "язычникам" покончить с арлафитами.

А вот про Великую Ночь они почти не рассказывали. По проговоркам и обмолвкам выходило, что то была жуткая катастрофа, может, и похлеще ядерной. Но в чем она заключалась, и из-за чего случилась - Бог весть. В смысле, Арлаф.

- Вы никогда не говорили о ней. Что, в конце концов, тогда случилось?

- Михалис-катэ, вам должно было быть лет пятнадцать или двадцать. Неужели такое можно забыть?

- Меня тут не было.

- Да везде так было...

Михалыч почесал затылок. Как же выяснить, что к чему, и при этом не выглядеть идиотом? В дурку тут не упекут, но сумасшедшим нигде хорошо не бывает. А дровосек ведь не видел "чудесного появления" с бутылкой в руках. А, была не была...

- И все-таки что-то не припомню. Может, память отшибло...

- С луны свалился? - буркнул дровосек. Лун тут, как успел заметить Михалыч, было аж три - красная, голубая и зеленоватая. Обычно они появлялись поодиночке, но временами появлялись сразу две, а совсем редко - все три. Последнее считалось предвестником больших бедствий.

- С какой именно? - отплатил той же монетой напарнику Михалыч.

- Неважно, - отозвался дровосек и подозрительно оглядел Михалыча с ног до головы. Прежняя одежда осталась в чулане у старейшины сектантов, а ему выдали домотканые холщовые штаны, собранные на веревку, нечто, напоминающее лапти и портянки, белую просторную рубаху с каким-то национальным узором по краям и - в качестве верхней одежды - совсем уж непритязательный серый плащ с капюшоном. Со скотом тут, похоже, было плохо, вся ткань была льняная. - Точно не помнишь?

- Неважно, - повторил Михалыч. - Расскажи.

И дровосек рассказал. Михалыч уже догадывался, что беда была не менее масштабной, чем Вторая Мировая в его мире, но такого все же не ожидал. Пресловутая "ядерная зима" на полтора года минус радиация. Кошмар затронул не только людей, но и все живое. Для себя Михалыч решил, что виной всему извержение какого-нибудь гигантского вулкана. Наверное, продлись бедствие еще год - и в этом мире вообще не осталось бы жизни. Невиданные морозы, падающий с неба ядовитый пепел и какая-то черная пыль, от которой все болели и умирали, страшные землетрясения, нашествия варваров и отчаянные схватки на руинах за последние запасы зерна... Буйства одержимых, верящих, что настает конец мира, и, значит, отныне можно все. Разумеется, появились и каннибализм, и человеческие жертвоприношения. Наверное, такого не смогла бы устроить и ядерная война. Хотя... как знать, как знать. Трудно судить о том, чего никогда не было и, есть надежда, не будет.

Неудивительно, что местная Империя и ее, по земным меркам примитивная, техносфера, просто не пережили Катастрофы, равно как и большинство населения. Удивительно, что уцелел хоть кто-то. А теперь на руинах державы возникло несколько королевств помельче во главе с бывшими наместниками. Самым сильным, удачливым и, похоже, умным был король народа алков, некий Амори. После смерти отца унаследовав пост наместника, он понял: Империи настал конец, если отделиться, она не сможет поставить бунтовщиков на место.

- Все, хорош болтать, - произнес мужичок, оборвав собственный рассказ. - Раз, два - взяли!

Последнее бревно грохнулось на телегу. Напарник взял лошадь за поводья, скомандовал: "Н-но!" - и телега тронулась в путь. Лошадь? Наверняка какой-то особый вид, лишь внешне напоминающий привычных копытных зверей. О том, что он в другом мире, напоминала странная форма ушей да какое-то непривычное, тоном более высокое, ржание. Впрочем, Михалыч, дитя технотронной эры, не смог бы сказать наверняка... Наверное, лучше бы называть их обтекаемо - например, "скакунами".

После "Волги" такой "транспорт" казался смешным - и правда, что бы сказал мужичок, если бы какое-нибудь зелье закинуло его на обочину магистральной трассы в России? Но здесь он был вполне даже современным: по словам дровосека выходило, что многие крестьяне тащили бы такие бревна на горбу. Далеко не всякий мог похвастаться лошадью и самодельным деревянным плугом, который не столько вспахивал, сколько царапал землю. Основным орудием на сколенских полях была мотыга.

Весной Михалыч попал как раз к пахоте, и в первые дни с непривычки чуть не помер: перелопатить грубо откованной мотыгой несколько гектаров земли предстояло в пять дней. Не одному, конечно, на общинное поле вышло, наверное, все взрослое население деревеньки. Но сколько их было - с бабами, подростками, стариками, способными хоть на что-то? Человек пятьдесят, не более. А весной, в месяц Секиры, день год кормит. Стоит хоть немного припоздниться с пахотой, севом, а потом и жатвой - и можно быть уверенными: половина ребятишек следующего лета не увидит. Это тебе не Россия со складами Госрезерва. Тем более - не Штаты или СССР. Никто тут помогать голодающим не будет. Разве что работорговцы, и то... небескорыстно. А уж если попали в беду гонимые сектанты...

Потому работать приходилось не щадя себя, будто сражаясь на краю обрыва. При удаче обрыв мог чуть отодвинуться, мог даже ненадолго скрыться из виду - но стоит чуть расслабиться, как снова окажешься на краю.