Павел Буркин - Полночь мира (=Пепел Сколена)

Ремесло работорговца - прямо скажем, не самое достойное на Сэрхирге. Разве что у кетадринов... Но все грехи и злодеяния людей меркнут перед теми ухищрениями, с помощью которых торговцы двуногим товаром сбывают своих подопечных. И кудри завивают, чтобы показать ситлу и здоровье, и тело маслом натирают, чтобы выделить мускулы, и губы подкрашивают - опять-таки, дабы покупатель не понял, что перед ним больной сердцем человек. Даже до вставных челюстей для беззубых додумались, их тайком вынимают сразу после подписания купчей. Совсем ни на что не годных стариков за мудрых ученых выдают. Вот и читают они заученные наизусть страницы философских трактатов, хотя книги при этом держат вверх ногами: покупатели ничуть не грамотнее, порой и правда верят. А продаст работорговец свой товар, он сразу грузится на свой корабль - и ищи ветра в поле! То есть в море. Не обманешь - не продашь!

Это место у работорговца (его имени Эвинна и Моррест так и не узнали) было, наверное, забронировано: он вел рабов через весь рынок, петляя между камнями с рабами и избегая людных мест. Один-два невольника запросто могли потеряться.

Наконец всех разместили на одной из огороженных плетнем площадок, а одного из них, неведомо как попавшего к ним крамца, выставили на бочку.

- Богатырь с Севера! - завопил нанятый за пару грошей мальчишка-зазывала. Побежал в толпу, пристал к какому-то дородному господину, только что не тащил его за шкирку. - Он может в одиночку ломать камни, ворочать бревна и строить дома! Нет ему равных в кузнечном деле! Посмотрите на его руки - разве вру я, говоря, что это первый силач сумрачного Севера?! Всего за двадцать пять золотых мы уступим его вам, еще за пять продадим кандалы, чтобы он не напал на вас, пока его не обломают. Спешите, ибо настоящая цена ему - семьдесят золотом! Богатырь с Севера! В одиночку может поднимать бревна! - и зазывала заголосил по второму кругу, не давая себе труда придумать что-то новое.

И торговля началась! Наконец-то нашелся простак, купивший "богатыря". И уже, наверное, выяснил, что "богатырь" на самом деле чахоточный, харкающий кровью, которому жить осталось меньше месяца, а малейшее усилие его убьет вернее меча. Но деньги уплачены, купчая заверена, как полагается, семью свидетелями. Алк загнал на помост следующую, "прекрасную танцовщицу и непревзойденную любовницу, бывшую жрицу Алхи, изгнанную за непочтение к своей богине". Самое смешное, и сам работорговец не знал всех болезней, которыми наградит всех желающих "сладостная Алха во плоти"... Потом пришел черед "мудрого философа, умеющего вести делопроизводство и способного обучить детей грамоте" с трясущимися без хмельного руками... И "юной певицы, прекрасной, как рассвет в горах верхних кенсов", хрипящей что-то непристойное пропитым голосом...

Надо отдать должное торговцу: толпа рабов редела быстро, ни один облапошенный покупатель еще не вернулся. "Наверняка успеет сбежать" - решила Эвинна. Их двоих оставили напоследок. Были, конечно, еще рабы, но их не могла привести в "товарный" вид даже ловкая старуха. На этот раз терпение изменило алку: он втолкнул на бочку сразу и Эвинну, и Морреста. Голые, в чем мать родила, красные от стыда, ежащиеся на холодном ветру, они просто вынуждены были прижаться друг к другу, чтобы не свалиться наземь. Зазывала откашлялся, прочищая глотку - и завопил, что есть силы, будто его резали:

- Вы посмотрите, какая прекрасная девушка!

"Какая уж прекрасная? - подумала Эвинна. - Еще не зажили шрамы от кетадринских плеток..."

- Посмотрите, какая фигура, какая грудь, а какие волосы! А ведь она еще умеет петь, танцевать и даже писать-читать! Мы уступим ее вам за триста золотых, хотя, право же, стоит она все пятьсот! Торопитесь, а то перехватят более смелые! Посмотрите, какая фигура...

- Ну уж нет, почтенный, - раздался насмешливый голос, и работорговец поперхнулся. Окруженный конными латниками, как крепостной стеной, к ним подъехал сам Амори. Моррест почувствовал, что легким не хватает воздуха: единственного человека в Алкрифе, который мог бы его опознать, не считая Эленбейна, принесла нелегкая... - Ты посмотри на эти рубцы, она же вся в шрамах! Наверняка непокорная, тупая скотина, которую еще надо укрощать! Из уважения к твоим сединам, почтеннейший, выкуплю ее за десяток для моей гвардии. И ни грошом больше!

- Как же можно, господин?! Она же и читать умеет, и писать, и в постели недурна. Только из верноподданнических чувств уступаю девку за двести пятьдесят.

Эвинна чуть не плюнула ему на голову, но, заметив побелевшее лицо Морреста, забыла обо всем. "Справедливый Стиглон, что такое?" А Моррест с ужасом гадал, узнает король или нет.

- Про читать-писать не знаю, пусть покажет, - усмехнулся король. - Я сам пишу манифесты, так что обманывать не советую. А насчет постели... Такая ослица, пожалуй, ублажит... Но из уважения к вашим сединам... Ладно уж. Тридцать.

Видно было: королю доставляло нешуточное удовольствие торговаться. А каждый выторгованный у работорговца грош отдавался приятной истомой. В конце концов, грош золотой бережет, а за сотенку золотых в год можно нанять солдата со своим оружием.

- Как можно?! Посмотрите, ваше величество, какая красивая! Какие у нее ослепительные губы и прямой нос, зеленые глаза и длинные волосы! Она будет прекрасным украшением для любого пира. Двести - это же почти бесплатно!

- Как ты многословен, будто мой казначей, когда отчитывается по тратам и своему воровству, - ухмыльнулся в бороду король. - Я и рад бы гада на кол посадить, да другой-то еще хлеще ворует. Если она и правда грамотная, разорюсь-ка я на полсотни. Кстати, а кто это тискает там рабыню? Покажи мне мальчишку! Если сгодится - и его куплю, у меня иные гвардейцы к девочкам равнодушны.

Моррест моргнул. Такой подлости он не ждал даже от Амори. Но ненависть задавил страх: если бы король его узнал - тот самый кол мог достаться беглецу. А если и правда купит на потеху своим пид... гвардейцам нетрадиционной ориентации? Тогда кол в его жизни будет не один, но ощущения похожие. Но, видимо, Справедливый Стиглон или Алк Морской хранили беглеца. Отощавший, обросший бородкой, с завитыми волосами, намасленный и голый, он совершенно не напоминал придворного, который бежал из дворца сломя голову. И все-таки король сомневался.

- Кого-то он мне напоминает, - нахмурился Амори. - А кого? Убей, не помню... Столько дел сразу, и ни одно не отложишь. Жену и ту не каждую ночь радую... Кого же? Вроде преступник какой-то...

- Ваше величество, мы преступников тут не держим, - усмехнулся работорговец. - Знали бы мы - а мы всегда стараемся все вызнать о невольниках - так не продавали бы преступника, а сразу выдали властям. Долг перед короной важнее прибыли!