Александр Волков - Пришелец

— Уходите? — спросил один из них тусклым, еле слышным голосом.

— Да, — ответил Эрних.

— Почему? — спросил второй.

— Кассы, — сказал Гильд, — мы должны увести племя.

— Они выследят и настигнут вас, — сказал первый.

— Убьют? — спросил Эрних.

— Некоторых — да, — был ответ.

Тэумы исчезли. Гильд бросил в очаг горсть пересохших корешков, пламя вспыхнуло и слизнуло их, оставив поверх тлеющих угольков маленький холмик пепла.

— Кто они? — спросил Эрних.

— Тэумы?

— Да.

Гильд перевязал пучок травы длинной лыковой прядью, отложил в сторону, взял свои можжевеловые палки и, опираясь на них, направился к выходу из пещеры. Эрних молча последовал за ним. Воины на площадке развлекались тем, что с силой швыряли друг в друга тяжелые кремневые клинки и либо руками перехватывали их на лету, либо ловили мышцами живота и груди, так что клинок не пробивал кожу, но словно тонул в ней. Гильд и Эрних поднялись на невысокий бугорок и остановились перед обугленным расщепленным пнем. Далекие вершины слабо поблескивали в свете края луны, а весь ее лик едва проступал сквозь густую тьму ночного неба, выстланного редкими крупными звездами.

— Они явились оттуда, — заговорил Гильд, подняв к небу корявый можжевеловый сук. — Когда я отправился за шкурой Двана, змея ужалила меня в ногу, и я лег под дерево умирать. И вот когда глаза мои уже стала заволакивать жаркая тьма, я вдруг почувствовал, что кто-то сильный поднял меня на руки и понес. Я решил, что это сам Дван явился, чтобы разделаться со мной, и приготовился к смерти. Но тут жар внезапно стих, сильные руки положили меня на мох, я открыл глаза и увидел над собой человеческий торс, посаженный на туловище оленя. Рядом стоял человек в прозрачной туманной мантии и держал ногу, отделенную от тела. Я понял, что это моя нога, и удивился тому, что не чувствую боли. Потом все разъяснилось. Появились другие в прозрачных мантиях. Они называли себя тэумы. Они сказали мне, что оживляют кости, которые находят на старых брошенных стоянках, и тогда я понял, откуда взялся представший передо мной человек-олень. Тогда я спросил, зачем они это делают, и они ответили, что хотят понять, откуда происходит жизнь. Я сказал, что жизнь происходит от Синга, Раана, Лика Воды, что у каждой жизни есть свой дух, свой бог, что мааны происходят от Тетерева, кетты от Ворона, а далекие кассы ведут свой род от Волка, укравшего девушку из племени сапгиров, погибших оттого, что их пещеры залила вода. Тогда они повели меня в долину среди гор, и там я увидел и криспов, и множество других существ, как бы слепленных из разных останков: крылатых волков на кабаньих ногах, птиц с рачьими хвостами, огромных рыб, ползающих в густом тростнике и покрытых длинной шерстью. Я спросил, как они это делают, и тогда один из них поднял из травы высохший птичий скелетик, подержал его в сложенных ладонях, дунул в них, а потом раскрыл и выпустил в небо поющего жаворонка. Еще они сказали мне, что когда-то очень давно их предки, спасаясь от гнева своих богов, сделали огромный челн, покинули свою планету и затерялись в просторах неба. Блуждали долго, до тех пор пока челн не притянула земля и он врезался в нее, пробив каменную оболочку в том месте, где сейчас находится кратер с блестящей чашей.

— А они не могут защитить нас? — спросил Эрних.

— Нет, — сказал Гильд, — они говорят, что для этого у нас есть свои боги.

— Игнам? — тихо, чтобы не услышали воины, спросил Эрних.

— Да, — ответил Гильд, — ибо только он побеждает смерть, рождая новую жизнь в женском чреве.

— А как же Ворон? Ведь душа умершего, свершив круг странствий и пройдя через плоть птицы, червя, рыбы и зверя, вновь возвращается в человека — ведь так учил Унээт?

— Может быть, — сказал Гильд, — но плоть человеческая рождается только от человека, так же как из икры и яиц вылупляются мальки и птенцы, а из семени сосны, брошенного в сопревшую хвою, выстреливает свежий проросток.

— Но нас осталось так мало, — сказал Эрних, — переходы трудны, и даже если мы дойдем до безопасных пещер и обживемся там, наши жены не скоро смогут родить столько крепких мальчиков, чтобы из них выросла смена нашим охотникам.

— В первые времена нам придется туго, — согласился Гильд, — но мы дадим молодых жриц в жены воинам…

— И не будем приносить рожденных ими младенцев в жертву богам?

— Конечно, нет, — сказал Гильд.

— Но если боги разгневаются на нас?

— Чьи боги? — усмехнулся Гильд. — Боги Унээта? Игнамы? Но где они? Ты видишь их?

— Нет, — сказал Эрних, — но они там…

Он протянул руку в сторону пещеры, но Гильд слегка похлопал его по плечу и сказал:

— Мальчик мой, мы завалили все подходы к ним, и они умерли. Боги живут лишь до тех пор, пока они могут предстать перед глазами человека, но стоит человеку отвернуть от них свой взор, и они умирают.

— А боги тэумов? — спросил Эрних.

— Тэумы слишком многого просили у них, а если они не давали всего, чего у них требовали, тэумы приходили и брали сами — вот боги и разгневались на них.

— Но если бы они просто отвернулись от них?

— Они отвернулись от одних, но повернулись к другим, — сказал Гильд, — так же случится и с нами, когда мы уйдем из этих мест.

— А ты не боишься, что новые боги потребуют новых жертв?

— Нет, мой мальчик, — сказал Гильд, — жертв требуют не боги, а люди, поклоняющиеся этим богам.

— Но если теперь я Верховный Жрец, — сказал Эрних, — люди могут потребовать этого от меня, разве не так?

— Люди привыкли подчиняться Унээту, — сказал Гильд, — привыкли преклонять головы перед человеком, облаченным в мантию из вороньих перьев, — не спеши расставаться с ней.

— Я понял тебя.

В путь тронулись ранним утром, когда сплошная темная стена леса стала распадаться на отдельные стволы и человеческий глаз уже мог различить тропинку среди подножной гнили и древесной трухи. Эрних шел впереди, шурша перьями мантии, задевавшей за ветви и сучья. Следом за ним двигались воины, бесшумно ступая твердыми как камень ступнями по перепревшей хвое. Каждый из них нес по две связки легких дротиков с костяными наконечниками и по большому заплечному мешку с запасом боевых кремней, переложенных толстыми кожаными доспехами: наручниками, наколенниками, пластинами для спины, плеч и груди. Охотники несли связки ловушек, сети, копья, топоры. Дети постарше были нагружены запасами еды, матери несли малышей. Четыре молодые жрицы, положив на плечи концы длинных жердей, продетых в лапы медвежьей шкуры, несли старуху. Гильд перед дорогой опять напоил ее отваром папарра, она уснула и теперь спала, покачиваясь в такт легким шагам носильщиц. Следом шли две старые жрицы с широкими плетеными корзинами на головах. Корзины были доверху заполнены связками перьев, сухими пучками трав, корешками, мешочками из рыбьей кожи с красками и глиной, так что с виду они казались громоздкими, но на самом деле были не очень тяжелыми. К тому же старухи за всю жизнь перетаскали на голове столько всего, что эта ноша была для них вполне посильной. Гильд шел за ними, далеко выставляя вперед свои можжевеловые подпорки и легко перебрасывая сухое жилистое тело, прикрытое плащом из вытертых заячьих шкурок. Молодые охотники, старшим среди которых был Бэрг, замыкали шествие. Их ношей были большие глиняные горшки с запасами сухой рыбы и мяса. Горшки были перевязаны широкими кожаными ремнями, приготовленными для выделки пращей, а для переходов соединенными по несколько штук и перехватывавшими лоб носильщика.