Ольга Родионова - Мой ангел Крысолов

— Красивые у тебя волосы, — заметил Тритон, оглядывая улицу.

— Ненастоящие, — охотно объяснила девица. — К чепчику пришиты, вишь, вот тут и тут. Так-то у меня на голове волосы не растут. На ногах только.

Она высоко задрала юбку, и Тритон увидел, что ее ноги и нижняя часть туловища до самой талии покрыты ровной курчавой шерсткой красновато-бурого цвета.

— Господа интересуются, — похвасталась девица, опуская подол. — Лежать мягенько, и вообще. Да и простые не отказываются. Щекотно, мол, и приятно. Хочешь попробовать? Я с тебя денег не возьму, не бойся. Я красивеньких люблю.

— С чего ты решила, что я красивенький? — Тритон надвинул капюшон пониже.

— Дак видно, — простодушно сообщила девица. — Ты хромай — не хромай, а у меня глаз наметаный. У нас тут разного люду полно бывает, но я красивеньких сразу отличаю. У них и голос другой, и повадка. Один раз я чуть было не спуталась с таким, — она вздохнула. — Они на меня в карты играли. Пираты, вроде. Один-то из наших, обычный, горбатый такой, и глаза в разные стороны. А второй молоденький, важный, все под плащом прятался, вот как ты. Богатые-е-е!.. Молоденький выиграл. Ну, пойдем, говорит, Орхидея. Это меня Орхидея зовут, — пояснила девица и скромно потупилась. — Пошли мы, я уж обрадовалась, что вот, наконец-то с красивеньким иду, давно ведь мечтала… только он не смог. Я как разделась, он на меня посмотрел — и это… тошнить побежал за уголок. Красивенькие — они все нежные, я знаю. Я после того случая даже думала, может, к тетке Урби за мазью травяной сходить да свести волосья-то… Дак ведь тогда и не заработаешь ничего…

Девица пригорюнилась.

— А я вот слышал, — медленно начал Тритон, — будто у вас тут красивых полно. И не такие уж они, будто бы, нежные.

Девица жалко улыбнулась и чуть попятилась от него, прижалась к стене ближайшего дома.

— Дак ведь они же… Ведь ты же не из них, а? Не похож! У тех повадка другая. — Она оглянулась по сторонам и горячо зашептала: — Они, хоть и красивые, а страшные-е-е!.. Ты от них держись подальше, красивенький. Наши-то, горожане-то, все их боятся! У нас в Бреле, кроме них, других хозяев-то и нету. Старшины только для виду распоряжаются, а на самом деле все знают, что как им этот главный, чародей-то, прикажет, так и будет… Я его раз видела, главного. На лицо — чистый орхидей, глаз не оторвать. А ужасом от него так и прёт, так и дышит…

— А ты давно тут… прогуливаешься? — перебил Тритон. — Я имею в виду — сегодня.

— Да почитай с самого рассвета. И вчера весь вечер, до самой глухой ночи. Поспала часика два — и опять на улицу. Нас ведь, девок, ноги кормят. И кое-что другое, — она жеманно повела плечами и хихикнула.

— Орхидея, — сказал Тритон. — Я вижу, ты наблюдательная девушка…

— Какая-какая? — не поняла Орхидея, но на всякий случай поправила ленты чепчика.

— Глаз у тебя острый, — пояснил Тритон. — Так, может, ты видела в городе девушку из наших? Красивенькую, я имею в виду. Не встречала?

Девица с сожалением покачала головой.

— Нет, не видала. Эти-то, хозяева-то, со вчерашней ночи шастают. Их видала, и девку их, Дагмара звать. Не она?

— Нет, не она. Нашу зовут Нета.

— Нета? — Орхидея ревниво поджала губы. — Что это за имя такое? Не-та. Не та, значит. Другая. А она тебе кто? Невеста, что ли?

Тритон помолчал, глядя в конец улицы, где какой-то одинокий пьяница безуспешно пытался войти в запертую дверь. Потом опустил капюшон пониже на глаза и глухо ответил:

— Сестра.

— Сестра-а-а?.. — недоверчиво протянула Орхидея. — Ну, не хочешь — не говори, пытать не буду. Только мне сдается, не сестра она тебе. — Девица вздохнула и махнула рукой. — Ладно, что ж. Пойдем, красивенький, погуляем по площади, по улицам походим, я город хорошо знаю, хоть и сама с хутора. Может, и отыщем твою… Нету. Не ту — не эту.

И они пошли. Вверх по Колокольной, потом свернули в Корчемный Пролаз, протолкались сквозь толпу пьяных горожан и гулящих девок и выбрались на Карамельную улицу, откуда уже видна была Площадь Быка, и где вовсю взвизгивала музыка, было светло от факелов и кружились в воздухе цветные бумажки с предсказаниями судьбы. Имея в виду неграмотность населения и разноязыкость гостей, предсказания были сделаны в виде картинок. Тритон поймал одну, Орхидея заглянула через его плечо и увидела рисунок: человечек, играющий на дудке.

— И чего это означает-то? — недоуменно спросила она. — Вот вечно с этими предсказателями так: намалюют сами не знают чего. Мне давеча тоже досталась картинка: сердечко красненькое, роза и крест. Ну, сердечко, видать, к любви. Это я тебя, значит, встретила. А роза к чему? И крест?.. Помру, что ли, в саду?.. Брось ты эту бумажку, красивенький, ни к чему она тебе — плохая примета. Судьбу, говорят, нельзя узнавать.

Но Тритон бумажку не выкинул, а бережно положил в бездонный карман своего длинного плаща. Орхидея покачала головой, но промолчала. Вокруг них в нелепом танце неслись к площади развеселые пары, плясуны и плясуньи толкались и хохотали, и Тритон взял свою спутницу за руку, чтобы не потерять в толпе. Девица смущенно хихикнула и притихла.

Они вышли на площадь, освещенную факельным огнем и до отказа запруженную народом. В пестрой толпе крутились карманники и попрошайки, ковыляли продавцы сладостей и уродливых игрушек, колобков из теста с разной начинкой, сладкой воды, ракушек, бус и орехов. Пахло жареным мясом, факельным маслом, прокисшим вином, соленой рыбой и немного морем. Разбрызгивая искры, крутились горящие вертушки, на расстеленном коврике стоял глотатель огня, его голая спина блестела от пота. Женский хохот и визг висел в воздухе, под ногами шмыгали серые тени. Из улиц, вливавшихся в площадь, катились все новые людские волны, и Тритон малодушно подумал, что никого никогда не найдет в этой толчее. Разве что взлететь?..

Орхидея потянула его за рукав:

— Пойдем! Вон там можно на балкончик встать. Сверху-то лучше видно.

Они протолкались к западному концу площади, где мрачное здание с горгульями действительно имело на уровне третьего этажа какое-то подобие галереи, куда можно было подняться с улицы. Лестницы и галерея тоже были полны народу, но Орхидея резво работала локтями, шипела и, кажется, даже плевалась, раздавала и получала тычки, и каким-то чудом им удалось пристроиться у самых перил.

— Представление! Представление! — шумели со всех сторон, азартно поглощая сладости и копченые ребрышки, свиные уши и орешки, прикладываясь к бутылкам и сплевывая вниз, на головы толпы. Прижатый к перилам Тритон прокричал на ухо растрепанной спутнице:

— Что за представление?..

— Каждый год разное, — пропыхтела Орхидея, с трудом удерживая на голове чепец. — Кувыркаются, зверей водят, тарелки кидают, факелами крутят. Прошлый год один на проволоке плясал. Всем понравилось. Нынче тоже будет — вон, гляди! — она кивнула в сторону, где к перилам галереи был привязан трос, протянутый через всю площадь к противоположному зданию.