Сергей Игнатьев - Ловец тумана

Северин протиснулся сквозь толпу зевак. Свернул с Паганской в Стомешковский переулок, никуда особенно не направляясь, идя почти наугад, добрел до оружейной лавки. Решил зайти.

Там он и увидел их – на полке за стойкой, поблескивали в полумраке. Будто две вытянутые ртутные капли. Будто изгиб смертоносных лиан, будто извилины застарелых шрамов…

«Гатримарсы», излюбленное оружие Мглистых Акробатов.

Кошель звякнул, ложась на стойку.

Цепляя к ремню ножны с гатримарсами, Северин давал окончательный ответ на те вопросы, что задавал самому себе снова и снова на протяжении всех этих безумных ночей, когда пристальным взглядом цеплялся за тающие в тумане спины незнакомцев.

Мысленно он пожелал тому, кто встретится ему нынешней ночью, вдосталь насладиться светом дня. Потому что участь его уже решена.

Не им, Северином, а злым и жадным духом Тенабиром, его безумным адептом Найрисом, покойником Гирбилином. Они втянули его во все это. Они требуют от него играть по их правилам. Раз так – пусть.

Северин отыскал ответ на свой гамлетовский вопрос, он звучал как простое слово: «Да».

И синонимом его было слово: «Смерть».

Время пришло. Часы на башне старой ратуши гулким звоном вспугнули с замшелой кровли стаи воронья. Под клекот ворон, под лязг задвигаемых засовов, с вкрадчивым шепотом листвы и влажными поцелуями тумана сумерки входили в город.

Северин стоял в тени заплесневелого забора. Кутался в толстый шерстяной плащ.

Не обращал внимания на тошнотворный запах свалки, доносящейся с той стороны забора. Не обращал внимания на чавкающие звуки, доносившиеся оттуда.

Внимание его было приковано к переулку Менял. Главная достопримечательность Мушиных Ферм, самого криминального округа стольного града Хмарьевска.

Днем здесь было не продохнуть от народу – проходимцы всех мастей, охотники-трофейщики, воришки и попрошайки толклись на скользкой мостовой, звеня монетами, деля добычу, торгуясь и сговариваясь.

Сейчас здесь было пусто. За дальним концом переулка, бряцая доспехами, разгоняя тьму масляными лампами, укрылся последний из караулов городской стражи.

А значит – время пришло.

В эти сумеречные часы вершится истинная судьба Хмарьевска.

Выходят на вольную охоту головорезы тайных сект, адепты Духов-Хранителей. Цепляясь ловкими паучьими лапами, ползут по крышам платные убийцы. На пригородных выпасах сходятся, с лязгом высекая мечами снопы искр, воины враждующих кланов. Муж-рогоносец делает роковой выпад дуэльной рапирой прямо в сердце пылкого любовника. По мохнатому файлиньскому ковру алым пятном расползается вино, изрядно сдобренное ядом. Скрюченные судорогой пальцы с шелестом переворачивают очередную страницу запрещенного трактата. С бисеринками слюны с посинелых губ срываются гортанные слоги смертоносного заклятья.

В Хмарьевске воцаряется его истинная хозяйка – мать-Хмарь, ядовитый туман, сотканный из лихорадочного шепота и задушенных криков. Ступайте, дети, шепчет она, ступайте и несите смерть, пока не пришел рассвет.

Сгорбленная фигура в лохмотьях, стуча по камням посохом, выплыла из тумана. Отшатнулась, завидев Северина.

Он непроизвольно вскинул руку – изогнутое лезвие гатримарса нацелилось на обтрепанный капюшон незнакомца.

Скособоченная фигура вздрогнула, ахнула, выронила клюку, поскользнувшись, повалилась в лужу, с шумом расплескала грязь.

От бродяги за версту несло навозом.

Северин спрятал кинжал, вспоминая то, чему учил его Найрис.

Кровь бродяги – негодная кровь. Надменному духу, что дарит частицу своей силы Мглистым Акробатам, такая кровь не придется по вкусу. Скорее прогневает его.

Северин протянул незнакомцу руку, затянутую в кожу перчатки.

Прошелестев из-под капюшона что-то неразборчиво-испуганное, тот все же ухватился за ладонь. Непрестанно кланяясь, задом попятился прочь.

– Ступай! – оборвал Северин. – Хмарь щадит таких, как ты…

Он и сам не знал, откуда взялась эта спесивая, исполненная неуместного пафоса фраза.

Но в тот же миг – в один-единственный миг… Ему показалось, что он сумел разглядеть лицо бродяги. Встретился с ним глазами…

Мир поплыл из-под ног. С силой зажмурившись, Северин посильнее ухватился за рукоять гатримарса. Закусил губу. Помотал головой. Отпустило…

Старика и след простыл. Окутанный туманом переулок Менял был пуст.

Северин нагнулся, подобрал цилиндрический кожаный футляр, наполовину утопленный в луже.

Наверное, его выронила эта старая рухлядь в обносках.

За последние месяцы Северину уже приходилось видеть таких. Отбросы хмарьевской жизни. Нежизнеспособные особи, что продолжали отчаянно цепляться за свое прошлое. Исписанные шрамами калеки, что толкались у порогов оружейных лавок. Бывшие купцы, ползавшие между базарных палаток на протертых коленях в поисках оброненной монетки.

Этот, наверное, был из книжников.

Пожав плечами, Северин вытащил свернутый в трубку свиток. Разгладил его.

Знакомые буквы, расставленные в непроизносимом порядке. Совершенная абракадабра.

Безотчетным жестом он сунул свиток под плащ. Авось пригодится – для растопки костра или для чего еще…

И тут же Северин увидел ЕГО.

Паренек нес себя через Мушиные Фермы уверенно и нагло, отчетливо звеня подбитыми каблуками сапог, придерживая перевязь с мечом. Чуть ли не насвистывал.

Это было то, что нужно. Пусть из неофитов, но мальчишка, несомненно, принадлежал к клану – причудливый цветок на застежке плаща был гербом какого-то мелкого рода – Северин, как ни пытался их разучивать, всех разве упомнишь?

А меч паренька, быть может, даже успел отведать крови… Такая жертва придется по вкусу Тенабиру!

Северин затаил дыхание, как учил Найрис, растворяясь в тени забора, сливаясь, сам становясь тенью.

Когда паренек поравнялся с ним, время, будто отпущенная пружина, стремительно понеслось вперед.

Выпученные в испуге глаза, сдавленный выкрик, лязг выдвигаемого из ножен меча…

Северин был, несомненно, быстрее. Судьба его жертвы была предрешена, но…

Позади паренька, на фоне гнилых штакетин, по воздуху пошла рябь. Туман скользнул в стороны, что-то невидимое сильно ударило Северина в плечо.

Он упал в грязь, едва не выронив кинжалы.

Захрипел от боли, но тут же получил новый удар. Острая боль, хруст, из носа плеснуло на верхнюю губу горячим и липким. Кровь…

Северин перекатился по мостовой, вскинул голову. И не смог сдержать крика.

Наглый мальчишка, которого он избрал себе в жертвы, беззвучно распахивая рот и дрыгая ногами, висел в воздухе над переулком Менял. Во все стороны летели кровавые брызги, задерживались в той смутной ряби, напоминавшей полуденное марево, что Северин успел заметить прежде.