Михаил Попов - Пророчество Золотого Перуна

Дверь, за которой сидели бдительные охранники распахнулась с треском врезаясь в стену, прогоняя тревожный сон. На пороге возник хмурый Клык, от которого за версту разило брагой и луком.

— Что, курва! — пьяно ухмыльнулся он. — Что-то не торопятся за тобой твои хахали! Небось, нашли себе другую курочку. А, как думаешь?

Лика не ответила, меряя вожака бандитов, презрительным взглядом.

— У, как глазюки вылупила! — рассмеялся Клык. — Ну ничего, если они не придут, я тебя приласкаю! Уж приласкаю, так приласкаю!

Он наклонился, крепко взял ее за руку, и рванул, поднимая на ноги. Лика поморщилась, и отвернула голову, когда он дыхнул ей в лицо.

— Что морщишься? — недовольно рявкнул Клык.

Он бесцеремонно дернул ее к себе, намереваясь поцеловать лоснящимися от жира губами. Вот только не учел, что Лика этого не хотела. И что руки у нее не связаны.

Маленький, но твердый, кулачок, смачно впечатался под ребра, именно так, как учил Сергей. С положением ног, доворотом бедер и кулака. Клык жалобно, по-детски, всхлипнул, и медленно опустился на колени, ловя воздух широко распахнутым ртом.

Лика еще успела добавить коленом в грудь, как на нее налетели бдительные охранники, сбили на землю, и несколько раз, от души, приложились ногами по ребрам. Били бы и дальше, да остановил Черный — видимо, неподалеку дожидался, если вообще, не сам Клыка надоумил, да привел к пленнице.

Нехотя, охранники оставили такое веселое развлечение, и, подхватив матерящегося вожака, помогли встать, и выйти наружу.

Перед тем, как выйти следом за ними, Черный наклонился к Лике. Девушка не могла видеть его лицо, скрытое капюшоном, но не сомневалась, что он всматривается в ее перекошенное болью лицо.

— Трепыхаешься? Это хорошо, — пробормотал он. — Стало быть, силы еще есть. Я бы разочаровался, если б у такого отца, дочка оказалась слабой духом и телом.

Лика извернулась, и что было сил, пнула Черного. Сдавленный вопль прозвучал как музыка для ее ушей. Пусть знает, что и через балахон можно угадать, где у человека голень, которая очень не любит резко соприкасаться с подкованными каблучками сапожек.

Хромая, Черный бросился к дверям, видимо опасаясь, что одним пинком Лика не обойдется. Но избитой девушке было не до него — собственные ноющие тупой болью ребра, занимали ее куда сильнее.

— Ты не представляешь, с каким удовольствием, я буду смотреть, как Он будет рвать тебя на куски! — злобно прошипел Черный, и захлопнул за собой дверь.

Лика, перебарывая боль, доползла до сваленного в углу сена, зарылась в ароматные, но ломкие и колючие стебли, и, впервые за долгое время, позволила себя разрыдаться.

Слезы принесли облегчение, и в эту ночь Лика спала крепко, без сновидений, отсыпаясь за всю прошлую, беспокойную неделю.

Кузнец Микола, хмуря брови, сидел на лавочке возле кузни, поеживаясь от вечерней прохлады. До холодных ночей еще далеко, да привык целыми днями у раскаленного горна стоять, вот теперь и мерзнет даже в теплынь. А ночь выдалась на славу! Небосвод так и усеян светлячками звезд. Месяц на небе острые рожки выставил. Цвиркуны (сверчки) стрекотали так, что голова кругом шла.

Микола улыбнулся, вспоминая, что вот в такую же ночь, много лет назад, он своей Милице в любви признался. И замуж позвал. А она не отказала.

Младшие сыновья, прикорнули у теплого горна, на брошенных прямо на землю рогожках. А вот женка да старшая дочь, готовили еду, да накрывали на стол, для приезжих чужаков. Все бы ничего, если б то княжеские витязи были, или хотя бы гридни. А то ведь людишки без роду без племени. Сразу видно — нехорошие людишки. И ведь не выгонишь — без малого три десятка, все оружные, к тому ж, по рожам видно — тертые калачи.

Тут бы до княжеских разъездов ребятишек послать, так, как назло, почитай всех князь отозвал. Половцы в набег пошли, как всегда не кстати, вот и понадобились все свободные ратники.

Задумавшись, Микола сжал кулак, и вздрогнул от громкого хруста. Он разжал ладонь — на ладони, лежали обломки подковы. Есть силушка — довольно подумал он. Можно было б самим незваных гостей прогнать, но старики не позволят. Покон богов — един для всех. Не можно выгнать путника, лишь за то, что тебе его харя не глянулась. А чужаки вели себя прилично, даже вежественно, за постой денег дали, бабам, что согласились помочь — еще приплатили. За что ж их гнать? А то, что на душе у кузнеца не спокойно, так то старикам не указ. Еще засмеют, мол здоровый, а панику наводишь ровно глупая баба.

Скрипнула калитка, и Микола чуть перевел дух — дочка старшая, Марфуша, вернулась. Одной думой меньше. А то совсем извелся, а ну, как чужаки измыслят чего. Дочка ж в мать пошла, а та первой красавицей в округе слыла, пока молодая была!

— Ой, тятька! — поспешно затараторила дочка, присаживаясь рядом на лавочку. — Странные эти чужаки. Зря мы их в дом пустили. Как бы беды не было. Глаза у них, больно, нехорошие. Так и зыркают, так и зыркают. Некоторые раненые, а ведь не княжеские люди. Стало быть тати ночные! Девчонку, что в веревках привезли, ногами били. Я сама видела! Где ж это видано, что б здоровые мужики, девчонку всем скопом били?

— Может девка та душегубка, — попробовал смягчить разговор кузнец. — Откуда ж нам знать?

— Да никакая она не душегубка! — стала защищать пленницу Марфуша. — Я своими ушами слышала, как чужаки меж собой о ней говорили. Из их слов выходит, что держат ее лишь как приманку. Мол, кто-то за ней придти должен, а они его и споймают. И, говорят, лютой смертью тому умереть суждено.

Кузнец пожал плечами.

— Вот он наверное и есть тать. Рази хорошего человека будут приманкой ловить?

— Дурак ты, тятька! Как раз хорошего и будут! Плохой, разве бросится девку выручать, зная, что его споймают? А? То-то и оно!

— Не нашего ума то дело, — рассудил кузнец. — Нам не с руки в чужие дела влезать. К тому ж, они оружные, нам с ними ссору водить не с руки, особенно, когда в округе ни одного княжеского разъезда не осталось. А ну, как красного петуха пустят? Али просто посекут? Нет, дочка, выброси из головы, и думать забудь.

— Эх, ты! — укорила отца Марфуша.

Она скинула с плеча его руку, и ушла в кузню, прилечь рядом с братьями. Микола проводил ее взглядом, и покачал головой. И правда, вся в мать пошла. Даже характер ее. Огонь девка. Вот только, как бы этот огонь не запылал не ко времени. А то ведь, беды не оберешься.

Не был Микола трусом. И на медведя в одиночку с рогатиной ходил, и на болотах доводилось от упыря отбиваться. А вот за дочь, жену да сыновей, трясся как осиновый лист. Любил их больше жизни, оттого и боялся, что беда с кем из них приключится.

Обожравшийся мяса и браги Клык, сыто отрыгивая, развалился на резной лавке, лениво ковыряя кончиком ножа куски мяса выложенные на широкое блюдо. Сытно накормила хозяйка. Даже пояс давно расстегнул, что б брюхо не сдавливал, не мешал съесть лишний кусок — другой. Да и для браги заодно местечко нашлось.