Энгус Уэллс - Узурпатор

— «Во тьме он будет видеть, хотя тьма поразит его», — прошептала Лавия, ведя пальцем по строчке. — Я сомневалась…

— Я этого не понимаю, — призналась Порелле, — но доверяю мудрости Старшей Сестры.

— Значит, на том и порешим, — тихо проговорила Герат. — Будем продолжать наши исследования… и ждать Кедрина.

— И предупредим Сестер на востоке, — добавила Яра.

— Медри пошлют весть, — пообещала Герат. — Сестры?

Лавия кивнула.

— Это все, что мы можем сделать.

— Согласна, — пробормотала Рина.

— Я тоже, — с некоторым сомнением отозвалась Порелле.

— Благодарю вас, — Герат поклонилась. — А теперь… время позднее, и вас давно ждет ужин. Не смею больше вас задерживать.

— Ты не пойдешь с нами? — спросила Рина. — Я хотела обсудить фрагмент… там, где речь о слепоте.

— Погоди немного, — мягко улыбнулась Герат. — Мне надо побыть в одиночестве и обдумать все, что вы сказали.

Рина кивнула и вместе с остальными покинула комнату, посреди которой, осененная мягким светом, с напряженным лицом застыла Старшая Сестра.

Лишь наедине с собой Герат открыла себя сомнению. Немного помедлив, она открыла резную дубовую дверь и вышла на крутую и узкую винтовую лестницу, которая вела на крышу башни. Еще шаг — и дрожь пробежала по ее телу. Снаружи царила ночь. Ветер набросился на нее, и длинные седые волосы Старшей Сестры взметнулись, точно знамя. Положив ладони на холодный камень, Сестра Герат смотрела в ночь, на крыши Эстревана, не обращая внимания на стужу. Даже не задумываясь, она уже отдала своему телу приказ не отзываться на смертоносные прикосновения холода. Она переводила взгляд с бесполезной роскоши рассыпанных в поднебесье звезд на калейдоскоп огоньков, безмятежно мерцающих на улицах Священного Города. Казалось, небо отражается на земле.

«Если бы значение Пророчества было более ясным, — думала она. — Я читала и перечитывала Книгу Аларии. Я изучила каждое слово, записанное Сестрой Галиной — и все же могу лишь строить догадки. Если бы я могла хоть на что-то опереться… Как я могу руководить Училищем, если мои советы так часто основаны на предположениях? Или это и есть то, к чему стремилась Кирье? Советовать, не принимая решений. Если так… вероятно, то, что я делаю — правильно».

Она вздохнула, оторвалась от созерцания Города и вернулась в тепло комнаты. Здесь Герат подбросила дров в огонь и отправилась в трапезную, зная, что там ее ждут вопросы.

— Я… Почему я? Да что я в этом понимаю?

Голос Кедрина звенел — не столько от тревоги, сколько от горечи. Бедир глядел на сына, и в карих глазах правителя мерцала боль. Взгляд поневоле задерживался на повязке, закрывавшей глаза юноши. Теперь он видит лишь непроглядную тьму, и в глубине этой тьмы поселился страх. Этот страх может стать его постоянным спутником. Ни Сестры-Целительницы Высокой Крепости, которые ухаживали за Кедрином, ни Сестры, сопровождавшие Государя Дарра, до сих пор не нашли средства, которое исцелило бы эту слепоту. Да, здесь Посланец Эшера добился своего. Бедир посмотрел на Уинетт — и в голубых глазах Сестры увидел отражение своей боли. Окажется ли эффективной новая настойка, которой юная сестра пропитала повязку? Продолжать разговор — или позволить Кедрину предаваться размышлениям? Одни сомнения, вопросы без ответов… Бедир нахмурился. Словно услышав его мысли, Уинетт склонила голову, увенчанную короной пшеничных волос.

— Ты убил их вождя, — мягко проговорил Бедир. — Если я правильно понял, только тот, кто победил хеф-Улана, достоин быть голосом Королевств. Так они считают.

— Говорить! — Кедрин словно выплюнул это слово. Его пальцы сжали ножку кубка, который он держал, словно хотели ее переломить. — Похоже, ни на что другое я больше не гожусь.

— Ты еще на многое способен, — тихо возразила Уинетт. — Тебе дана редкая возможность, неужели ты не понимаешь?

— Какая? — Кедрин повернул голову, словно заколдованный меч лишил его не только зрения, но и слуха. — Слепой, ведущий переговоры… да это просто смешно! И что я смогу им сказать? Я не краснобай, а воин… был воином, — горько поправился он.

— Ты воин, который убил Нилока Яррума.

Слава Госпоже, она не пытается его жалеть. Это было бы слишком унизительно.

— Они это помнят. И уважают тебя. Ты бы стал презирать воина, искалеченного в бою? Варвары прислушаются к твоим словам. То, что ты можешь сделать, будет благом для всех Королевств. И никто, кроме тебя, не справится с этой задачей.

Кедрин буркнул что-то неразборчивое и устремил невидящий взор на Бедира.

— Что скажешь, отец?

— Сестра Уинетт права, — ответил правитель Тамура. — Нам представился редкий случай. Мы можем постепенно установить прочный мир с лесным народом. И я верю: успех зависит от тебя.

— Опять пророчество? — проворчал Кедрин.

— Можно сказать и так. По крайней мере, Госпожа не оставит Своей милостью того, кто послужит миру между Королевствами и Белтреваном.

— Только за это тоже придется платить, правда? Например, отдать еще какую-то часть себя, чтобы обеспечить… еще одну победу?

Бедир раскрыл было рот, чтобы ответить, но Уинетт подняла руку, призывая его к молчанию.

— Загляни в свое сердце, Кедрин. Там ты найдешь ответы.

— Мне нужен один ответ — что делать с этой треклятой слепотой. Пусть Госпожа вернет мне зрение — и я снова с радостью стану служить Ей.

— Она сделает это, — убежденно ответила Уинетт. — Я в этом не сомневаюсь. Возможно, тебе придется поехать в Эстреван, — но ты получишь исцеление.

Кедрин опустил кубок на стол и запустил пальцы в свои темные волосы. С его губ сорвался тяжелый вздох, уголки рта опустились.

— Простите меня… Уинетт, отец… Эта проклятая тьма меня с ума сводит. Мне надо подумать. Оставьте меня ненадолго.

— Конечно.

Бедир встал. Может быть, и к лучшему, что сын не видит сейчас его лица. Жалость его только оскорбит. Сын пошел в него — такой же высокий и широкоплечий… и, по счастью, сходство не только внешнее. Тамурцы — гордый народ. Они умеют переносить страдания молча, раскрываясь лишь наедине с собой.

Правитель вышел в коридор, выложенный квадратными плитами, который вел в глубину Высокой Крепости, Уинетт последовала за ним. Когда дверь за ними закрылась, Сестра вздохнула.

— Средство найдется, — твердо произнесла она. — Должно найтись. Не могу поверить, что Госпоже угодна его слепота.

Голос молодой Сестры говорил больше, чем слова, — и явно больше, чем ей хотелось сказать. С тех пор, как окончились сражения, Бедир постоянно наблюдал за ней и сыном. То, что он видел, наводило на серьезные размышления. Чувства Кедрина к юной Сестре все больше напоминали влюбленность. Уинетт начинала отвечать… пока что лишь привязанностью, но вряд ли обет безбрачия допускал даже подобные чувства. Это было нечто большее, чем взаимная привязанность больного и Сестры-Целительницы, — даже если учитывать, что Уинетт постоянно находилась при нем. Возможно, они бы никогда так не сблизились — если бы Кедрин не нуждался в лечении. Что же касается Уинетт… И взгляды, и голос выдавали чувство, которое расцветало в ней… и порождало мучительные противоречия. Дочь короля Дарра избрала для себя путь Сестры-Целительницы и дала обет безбрачия, посвятив себя служению Госпоже. Нарушив обет, она утрачивала свой дар. Бедир не осмеливался строить догадки, чем все это кончится, но боялся, что у его сына появится еще один источник страданий — не менее мучительных, нежели из-за слепоты.