Энгус Уэллс - Узурпатор

И вдруг пение прекратилось, будто оборванное на полуслове. Пять рук протянулось к Кедрину и Уинетт, пальцы медленно разжались, как лепестки цветков на рассвете. На ладони у каждого лежал крошечный гриб — белесый, испещренный красными пятнышками. Бык слегка толкнул Уинетт, привлекая ее внимание, и коснулся своих губ. Сестра взяла гриб с ладони, протянувшейся к ней, и проглотила, преодолев легкое отвращение. Через огонь на Кедрина смотрел Медведь, на его ладони лежали два гриба. Юноша взял один, Уинетт — второй. Грибы были скользкими и чуть горьковатыми. Кажется, пока ничего не происходило. Шаманы замерли в неподвижности и наблюдали за ним. Глядя их на раскрашенные лица, Кедрин пытался представить, что должно случиться. Нижние пределы представлялись ему миром, в котором невозможны телесные ощущения. Как они туда попадут? Во сне?

Шаманы снова запели. Теперь их голоса звучали задумчиво — казалось, они пели похоронную песнь. Кедрин почувствовал, как на него накатывает дремота. Жара все усиливалась, сладковатый запах наполнял ноздри. Внезапно запахи обрели цвет, и перед глазами заплясали красочные пятна. Он понял, что Уинетт рухнула на пол, не выпуская его руки, но не мог поднять голову. Взгляд был прикован к вепрю, нарисованному на пологе шебанга. Зверь бежал по кругу, запрокинув голову и выставив клыки, как тараны. Медленно, через силу юноша повернул голову, чтобы увидеть Уинетт, но теперь его внимание привлек разноцветный волк. Он сидел на стене и пронзительно выл, устремив взгляд к потолку. Наверно, ему следует удивиться… но удивления не было. Он только осознал, что больше не видит жаровни. Казалось, пламя слабо мерцало где-то сбоку и перемещалось вместе с его взглядом… и почему-то не разгоняло тени… Кедрин заморгал, но ничего не изменилось. Лишь очень смутно, точно во сне, он почувствовал, что больше не держит за руку Уинетт. Но Сестра была рядом. Он чувствовал, как ее голова все теснее прижимается к его бедрам.

Кедрин попытался тряхнуть головой, но шея как будто одеревенела. Потом это намерение откатилось куда-то далеко и потерялось. Утомленный, безвольный, он следил за танцем теней, которые качались и понемногу обретали форму. Он узнавал их, но не мог вспомнить ни одного слова.

По другую сторону костра сидел медведь. Нет, не человек, одетый в шкуру зверя. Огромный медведь… В приоткрытой пасти белели клыки, на могучих плечах переливалась густая бурая шерсть, передние лапы были сложены на животе, как руки, но кончались когтями. Рядом с ним припал к земле волк. Его холодные желтые глаза изучали Кедрина, между свирепых клыков свисал розовый язык. Напротив медведя лесной кот — рыжевато-желтый мех, глаза-щелочки. Черные губы приоткрылись, обнажая зубы, лапа поднялась, словно в приветствии, но когти выпущены… Взгляд Кедрина скользнул в сторону седого вепря — крохотные красные глазки, неумолимые, как смерть, могучие клыки, сморщенный розовый пятачок, тупое копыто зарылось в земляной пол. И совсем рядом — бык. Даже сидя, он казался огромным. Его черная шкура блестела, как смоль, голова увенчана грозными рогами, торжественный взгляд устремлен на Кедрина.

— Идем, — произнес бык.

Кедрину показалось, что в голове у него что-то лопнуло и отозвалось звоном. Этот голос не допускал отказа.

Юноша встал и почувствовал, что Уинетт берет его за руку. Он уже знал — просто ради спокойствия, не для того, чтобы дать ему зрение. Непонятно, откуда пришло это знание — но оба уже поняли, что он может видеть… а может быть, ему не нужны глаза — здесь, в преддверии Нижних пределов, куда его вели звери.

Бык поднялся, и Кедрин увидел, что он стоит на задних ногах. Рука, которой он поманил принца и Сестру, тоже была человеческой. Кедрин повиновался. Уинетт шла рядом, а звери, которые одновременно были людьми, сопровождали их, точно почетная свита — или стража, потому что Кедрин ощущал их страх.

— Идем, — повторил бык.

Они шли сквозь темноту. Впереди что-то ослепительно сияло, словно солнце. Может быть, источник света был слишком далеко? Этот свет не разгонял тени, не освещал путь и не давал жара.

Но он приближался. Вскоре сгусток сияния превратился в мерцающий туман. Этот мягкий свет напоминал раннее утро, когда солнце еще не поднялось и кажется, что предметы не отбрасывают тени. Бык остановился. Полумрак позволял угадать очертания сводчатого помещения — то ли пещеры, то ли гробницы. Туман стал клочковатым, его обрывки кружили в непрерывном беспокойном танце. А прямо перед ними темнело каменное возвышение. На нем стоял саркофаг, весь покрытый древними письменами. Свет, казалось, сгущался над ним. Шаманы стояли полукругом, и их позы выражали почтение.

— Мы зовем. Выйди и открой проход.

Это опять говорил бык. Его слова повторили остальные, отдавались гулким эхом в сводах. Потом эхо стало стихать, превратилось в умирающее бормотание и наконец смолкло.

Из гроба донесся металлический лязг и скрип пересохшей кожи — такие звуки издают древние доспехи, которые долгое время лежали, покрываясь пылью забвения. Сначала чуть слышно, словно нехотя, потом все громче… Казалось, кто-то пробуждался от глубокого сна. Свистящий скрежет железа, скользящего по камню… Тот, кто лежал в саркофаге, выбрался наружу и ступил на землю — если они действительно стояли на земле. Потрясенный, Кедрин не мог отвести взгляда. Таких доспехов не видели уже несколько веков. По бокам шлема до самых наплечников опускались распростертые крылья, защищая шею. Они почти смыкались перед лицом. Глаза, рот и нос должны быть видны… но там лишь зияла темнота. Наручи, украшенные рельефом в виде каких-то таинственных символов, были изъедены ржавчиной. Латные перчатки почти полностью скрывали руки… но рук тоже не было видно — только тьма, и эта тьма смыкалась на рукояти огромного меча с широким клинком. Ноги были закрыты поножами с гибкими наколенниками, которые уходили в голенища сапог, сами сапоги усилены металлическими пластинами, теперь проржавевшими почти до дыр. И никакого намека на живую плоть. Казалось, сама тьма стоит перед ними, облаченная в древние доспехи.

И тут послышался голос. Он скрежетал, словно тоже заржавел от времени, и при каждом слове в ноздри ударял удушливый запах тлена.

— Кто хочет войти, хотя еще не умер?

— Эти двое, — проговорил бык, коротким движением указывая на Кедрина и Уинетт.

— Живая плоть.

Это звучало, как приговор.

— Что делать живой плоти здесь, среди останков умерших?

Огромный меч поднялся, тяжело качнулся у плеча и замер. Кедрин мог поклясться, что пустой шлем строго взирает на них, дерзнувших потревожить покой этого места.

— Он хеф-Аладор, — сказал человек-бык с беспокойством в голосе, косясь на клинок блестящими глазами. — Один мертвец лишил его зрения. Хеф-Аладор хочет исцелиться. А с ним его подруга. Без нее ему не справиться.