Джон Гримвуд - Падший клинок

Само здание осталось целым. Разграбленное, растерзанное, загаженное. Но его не жгли. Город сможет дорого продать его, а покупатель наймет работников и приведет все в порядок.

Во внутреннем дворе, с трех сторон окруженном колоннадой, зарево от горящих барж высветило молодую женщину. Тико показалось, что она ровесница той девушки из базилики, но на этом сходство заканчивалось. Эта — темнокожая, с водопадом иссиня-черных прямых волос. Та девушка тоненькая, а эта — широкобедрая и полногрудая. И с яростью смотрит на людей.

— Маленькая сучка, — произнес мужчина. Он стер плевок со щеки и стряхнул его на землю. — Родриго, пусть твои люди держат ее. И пусть нагнут как следует. Посмотрим, как ей это понравится.

Двое стражников схватили девушку. Она содрогнулась, когда мужчина в стальной кирасе начал развязывать шнурки на своем гульфике.

— Сорвите с нее одежду.

Приземистый мужик шагнул вперед.

Тико помнил его. Он освободил юношу на корабле, но потом собирался вновь сделать узником. Тико натянул шапку пониже, обернул вокруг шеи грязный шарф и смешался с толпой.

— Быстрее…

Капитан схватил девушку за ворот и дернул с такой силой, что стражники на мгновение выпустили ее из рук. Пока стражники пытались вновь схватить ее, она повернулась и плюнула в лицо человеку в кирасе. На этот раз плевок попал ему в губы. Мужчина неторопливо отер губу тыльной стороной ладони. В его глазах пылала ненависть.

— Прибейте ее к дереву. И сдерите кожу, — прорычал он, обращаясь к Родриго.

— Мой господин?

— Ты слышал меня, Родриго.

— Мой господин, она почти ребенок. И дом уже ваш. Перережем ей горло и покончим с этим. Если желаете, вначале возьмите ее.

— Доброта — это слабость. Скажи своему человеку содрать с нее кожу, и поживее. Через час я должен быть на богослужении. Пойдешь со мной.

Один стражник отправился за молотком и гвоздями, другой исчез в поисках подходящего ножа и точила. Стражник заметно успокоился, когда Родриго приказал ему передать оба предмета Темучину.

Сержант выругался.

— Что он говорит?

Родриго казался смущенным.

— Что там бормочет твой человек?

— Я поручил это дело монголу, мой господин. Он рад служить.

Вряд ли слова сержанта были переданы верно. Хозяин Родриго скривился, видно, тоже не поверил. Он мельком взглянул на сержанта и, обернувшись к толпе, принялся всматриваться в лица. Взгляд мужчины остановился на Тико.

— Ты, — приказал он, — подойди сюда.

Люди начали выталкивать Тико вперед.

— Я принц Алонцо, регент этого города. Ты слышишь меня?

Тико медленно кивнул.

— Типичный деревенский дурачок, — пробормотал регент. — Дайте ему нож и объясните, что делать. И побыстрее.

Тогда, на судне, было темно. Вдобавок сейчас у Тико испачкано лицо, на голове украденная шапка, а волосы жирные и спутанные. И все же сержант почти узнал его.

— Бонасера, [15] Buonasera (ит.) — Добрый вечер! — сказал Тико. Он говорил как Николетти, как сын покойного книгодела. Темучин дернул плечом.

— Порежь ее немножко. А потом поскорее убей. Только не слишком быстро…

Он мотнул головой в сторону принца Алонцо и добавил:

— Хочет послушать крики. Такие, как он, это любят. Ладно, вы двое, привяжите ее за руки к дереву.

Темучин приставил к кисти девушки гвоздь и стиснул молоток, так что побелели костяшки пальцев. Звук удара показался едва ли не громче крика жертвы. Другая рука, второй гвоздь и новый вопль. Тико двинулся к ней с ножом.

Девушка корчилась от боли.

— Пожалуйста, — взмолилась она. Тико едва разбирал слова. — Не надо.

Она знала — он идет мучить ее.

В памяти Тико неожиданно всплыли картинки. Кровавый сапог снимают с лодыжек, красные рукавицы — с рук, ободранное седло — с…

— Давай, делай, — прошипел Темучин.

Тико быстро надрезал кожу вдоль позвоночника, потом сделал второй разрез, еще один — сверху, и дернул. Все заняло не больше секунды. Когда он рванул кожу, девушка закричала с такой силой, что сорвала голос.

За спиной у Тико кого-то вытошнило.

«Пожалуйста…» — слово билось в его голове.

Детский шепот, заглушаемый звериным воем. От ее тела хлынула боль, как свет ангельских крыльев. Ярче, чем могли вынести его глаза.

«Пожалуйста, — молила она. — Пусть все закончится…».

Тико сделал, как она просила, и принял свет в себя. Почувствовал ее потрясение, когда разум покинул окровавленное тело, прибитое к дереву. Сейчас она была двумя людьми. Один молча скрылся в Тико. Второй выл как зверь.

Перед Тико легла вся жизнь девушки. Вкус пищи, которую он никогда не пробовал, шумный дом в Египте, увиденный глазами ребенка. Обрывки ее языка. Воспоминания о счастливом детстве, потом — тревога, когда любящий отец превратился в вечно раздраженного. И фонтего, ее мир и тюрьма.

Тико чувствовал, как растут его клыки.

Ночь — его время. Ночь, город, мир… Все принадлежало ему, и он шел сквозь свои владения. Юноша тек сквозь город с невозможной скоростью, и даже вода под мостами едва могла смутить его. Улицы разматывали свой клубок и погружались в память. Он давал имена местам, которые знал, и изучал те, о которых только слышал. За его спиной осталась молчащая толпа. Ошеломленные стражники и принц, ужаснувшись, провожали его взглядами.

Энергия переполняла тело Тико, слух стал настолько острым, что даже настороженный кот не мог с ним соперничать. Время растягивалось, извивалось и становилось пластичным. Потом оно совсем замедлилось, и Тико овладел не только секундами, но и паузами между ними. Он знал звезды, маленькие солнца, ярко сияющие на ночном небе. Вот только небо было красным.

И красным был весь мир.

Красные стены и вода, сжатая красными набережными каналов. Верхний мир, нижний и мир мертвых наконец-то стали едины. Посмотреть куда-то — все равно что очутиться там. Он мог убивать, мог наблюдать, мог касаться. Пьяные парочки прелюбодействовали в подъездах, ноги елозили по слякоти. Воры в масках собирались ограбить утонченного горожанина. Старик тащился через весь город с украденным добром, которое никто не хотел покупать. И, свет во тьме, дети, играющие при свечах жемчугом на каменном полу. Мальчик погладил девочку по лицу и поцеловал ее, сам в ужасе от своей смелости, даже не подозревая, как долго она ждала от него поцелуя. Сладкий, тошнотворно-сладкий воздух. Тико был и богом, и дьяволом.

Эйфория спала, когда до рассвета оставалось совсем чуть-чуть. Опасно мало.

Слишком поздно возвращаться в убежище. Он нашел пустой чердак в доме какого-то ювелира, ставни надежно защищали помещение от солнца. Уселся в углу, подложил руку под голову и скрестил ноги.

Сейчас он сильнее, чем раньше, и уже не голоден. Но он помнил, каким путем получил это божественное счастье. Тико открыл рот и провел пальцем по зубам. Все нормальной длины. Существо, которое так уверенно двигалось в ночи, исчезло. Но воспоминания о его силе, скорости и великолепии остались. Он думал, главное — вспомнить, кто он такой. И ошибался, совсем как ребенок. Этот вопрос бледнел на фоне кровавой ночи. Что он такое… вот настоящий вопрос.