Джон Гримвуд - Падший клинок

К горлу подступили горячие слезы. Теперь дышать стало еще труднее. Хотя под ковром и так душно. Джульетта старалась сосредоточиться на звуках, доносившихся снаружи. Видимо, она на каком-то судне. Но была ли это маленькая лодочка или же большая галера…

Откуда ей знать?

Киль судна проскрежетал по гальке. Они достигли земли, поняла Джульетта. Вот и ответ. Маленькая лодка и короткое путешествие. Ее вытащили на берег; душную тюрьму опустили на землю, но тут же вновь подняли.

— Он персидский. Я плачу не за то, чтобы вы его засрали, — прошипел злобный голос.

Кто-то ответил, похоже, словенец.

Ковер закинули на плечи и двинулись вверх по небольшому склону. Джульетта, с кляпом во рту и руками, плотно прижатыми к телу в завернутом ковре, слышала проклятия мужчин, которые спотыкались на илистой земле. Путешествие оказалось таким коротким, что девушка заподозрила, что она вернулась обратно — в Венецию или же во владения Венеции на материке. Нет, похоже, она неподалеку от набережной Скьявони.

Дядя Алонцо? Тетя Алекса? Патриарх Теодор?

Кто же сотворил с ней такое и зачем?

Кто привез ее в тот маленький храм с садом? Те же люди, что похитили ее из базилики? И если да, то кто же они? И почему они в союзе с кригсхундами? Всю жизнь госпожа Джульетта мечтала о приключениях: во время уроков отца Диомеда, на воскресных службах в Сан-Марко, официальных семейных обедах. Ей нужна подлинная жизнь, а не этикет и сплетни. И сейчас, получив желаемое, она мечтала только об одном: вернуть свою прежнюю скучную жизнь назад.

Где-то позади… Среди старой мебели прихожей маленького храма, на кожаном диване зала делла Тортура и на вонючей дороге через Каннареджо. В мимоходом брошенных словах, приказе убить мужа, если уж она не в силах убить саму себя. Где-то там лежали осколки ее разбитого детства.

Джульетта, не в силах сдержать себя, разрыдалась.

Старик умер сразу. Чудовище в дверях одним махом вырвало ему горло. Второй снес мужчине голову. В ушах Джульетты до сих пор стоял хлюпающий звук, с которым голова упала на пол. Старуха в ужасе зажала рукой рот. Потом резко повернулась к девушке.

— Прячься… — шептали губы. Джульетта замерла, и старуха толкнула ее к спальне.

«Ты можешь пережить насилие».

«Но ты не сможешь пережить то, что с тобой сотворят кригсхунды».

Смерть старика, жестокие слова Атило и собственный страх заставили Джульетту двигаться. Она выхватила ключ из замка, захлопнула за собой дверь и задвинула внутренний засов. Подтащила к двери сундук, потом подперла его кроватью. И, наконец, огляделась.

У нее есть кровать, одеяла, матрас. Миска с водой для умывания — воду можно пить. Ночной горшок. Толстая дверь, отделяющая ее от чудовищ. И никакого оружия.

В дверь начали колотить.

— Уходите! — закричала Джульетта. — Убирайтесь!

Но к этому времени ее крики слышало только чудовище за дверью.

Рыдания, ярость и обещания Господу сменились удивлением, когда к утру, после часового затишья, кто-то осторожно постучал в дверь ее спальни. Стук сопровождался голосом, мягким и определенно человеческим. Мужчина по ту сторону предлагал ей безопасность. От Джульетты требовалось только отпереть дверь, отодвинуть засовы, лечь на пол и закрыть глаза.

— А чудовище?

Красноречивая тишина, а потом — глубокий вздох:

— Разве у тебя есть выбор?

— А если я не доверяю вам?

— Чудовище вернется.

Конечно, он прав. Какой у нее выбор? Когда вообще у нее был выбор? Вся жизнь госпожи Джульетты состояла из обязанностей и подчинения требованиям. С чего бы сейчас оказалось иначе? Однако, как ни удивительно, она жива. И даже не в пути на свадьбу с королем Янусом… Всегда следует думать о хорошем, говорил патриарх. А остаться в живых после похищения — это ведь хорошо, правда?

Джульетта отперла дверь, легла на пол и закрыла глаза. Она почти ожидала, что в комнату ворвется чудовище. Но вошел человек. Он заткнул ей рот, завязал глаза и завернул в ковер, который лежал на полу в ризнице.

И вот сейчас, после недолгого плаванья, она оказалась здесь. Где бы это «здесь» ни находилось.

— Господин, — услышала она шепот словенца.

— Не сейчас, — прошептал кто-то в ответ. — Еще немного.

— Жди здесь, — приказал Атило.

Якопо поклонился, проверил, крепко ли привязана гондола, и с тоской посмотрел на ряды лотков, выстроившихся вдоль набережной Скьявони.

Зимой темнело рано. Но город ел допоздна.

Набережная была запружена народом: моряки искали подходящую работу, а капитаны новые команды. Десятую часть платили вперед, и деньги немедленно исчезали в руках шлюх, курсирующих вдоль набережной. Пятую часть платили на борту, а остальное — по окончании плавания.

— Я не шучу, — заметил Атило.

Якопо удивленно взглянул на него.

— Жди здесь. Если хочешь, купи себе пирог, — Атило бросил монету и с интересом наблюдал, как Якопо проверяет, бронза это или серебро. — Но никаких таверн или борделей. Когда вернусь, ты должен быть здесь.

Якопо поклонился еще ниже.

Атило оставил слугу у черной гондолы и протиснулся между каким-то капитаном и арабом; араб утверждал, что знает каждую песчаную отмель в устье Нила. Когда Атило обернулся, Якопо с тоской смотрел на трех монахинь из монастыря, в котором, как известно, все послушницы симпатичны и дружелюбны.

Атило цыкнул, но вовсе не сердито, и двинулся дальше.

Прозвучал ночной пароль, и стражник у дверей отступил в сторону. Мавр перешагнул порог, сразу повернул направо и прошел вдоль скамей пустого зала для приемов. Точнее, его вестибюля. Сам зал сегодня заперт. Атило убедился, что коридор пуст, и скользнул за гобелен. Дворец герцога пронизывали потайные ходы и ниши для подслушивания, скрытые панелями или стенами. Большинство потайных дверей вели с одного этажа на другой: прятать винтовые лестницы проще, чем строить проходы.

Однако проходы здесь тоже были.

И сейчас Атило шагал по одному из них, вытянув пальцы и сметая ими паутину с кирпичной кладки. Прикосновения подсказывали, насколько далеко он ушел: через каждые десять шагов на стене была вырезана патера с крыльями летучей мыши. Во всей Венеции можно увидеть лишь две такие патеры, но в одном только этом коридоре их было десять.

Атило являлся носителем пятивековой истории, имен двадцати семи предыдущих мастеров Ассасини, и боялся, что не сможет назвать следующего. Каждый мастер предлагал своего преемника. Окончательный выбор делал герцог, но за пятьсот лет не отклонили ни одной рекомендации.

Якопо умел скрывать амбиции за улыбкой. Многие мастера считали это одним из важнейших качеств. Улыбка открывает двери, которые захлопнутся перед хмурым лицом. Атило не открыл бы никому. В его глазах — таких же немолодых, как и он сам, — не было ничего важнее способности держать в тайне свое занятие.