Джон Гримвуд - Падший клинок

Львиная морда между двух крыльев украшала замковый камень арки над дверью старого дворца. Сейчас этот дворец, лежащий на левом берегу Каналассо, ниже ла Вольты и слева от Сан-Грегал, восстанавливали. Почти напротив него располагался разграбленный фонтего мамлюков. Всего лишь случайность, не более.

Лев и крылья летучей мыши, заключенные в круг.

Патера. В Венеции их было несколько тысяч, составленных из сотен эмблем. Каждый житель города знал льва, читающего книгу. Лев — Венеция, книга — Евангелие от Марка. Святой Марко являлся покровителем города. Патера символизировала Венецию и потому присутствовала повсеместно.

Она увенчала Догану ди Мар, дворец Реале с одной стороны площади Сан-Марко, где собирались городские власти, и больницу Орсеоло — с другой. Патера украшала Зекку, где чеканили дукаты, и Кампаниле, колокольню, которая служила не только маяком, но и местом, где вывешивали тела предателей.

Патеры практически душили букинторо, церемониальную барку Марко IV. Неповоротливое и неустойчивое, судно еле-еле плавало по Большому каналу, а в открытом море немедля пошло бы ко дну.

Дворцы носили символы своих хозяев.

Богадельни и школы гильдий имели собственные знаки. Их имели и Арсеналотти, и даже Николетти и Кастеллани, чьи патеры признавали просто в силу повсеместного использования. В мире, где читать умели единицы, а храмы пользовались фресками, чтобы лучше донести свои учения, большинство венецианцев могли опознать по меньшей мере десяток патер. Кое-кто знал два-три десятка. Горстка ученых без особых усилий могла назвать шестьдесят и даже больше.

На улице Писцов, где иудеи-переписчики смешивали чернила, точили перья и хранили тайны букв, которые могли прочитать шепотом за один гроссо, жил раввин, знающий две сотни патер. Но встречались патеры-загадки, источенные ветрами, изъеденные солью и дождем; последние ученые, знавшие ответ, давным-давно обратились в прах.

Маска с крыльями летучей мыши была одной из таких загадок.

Атило знал ответ и радовался, что прочим он не известен. Он купил дворец поблизости от Доганы, поскольку на особняке, ныне зовущемся иль Маурос, красовалась одна из двух сохранившихся патер Ассасини. По крайней мере, горожане могли видеть только две. Мастер Ассасини, приказавший вырезать эту патеру, давным-давно умер, а поколения его наследников так и не узнали, что она символизирует. Они нехотя продали особняк, когда ремонт стал им не по карману.

— С тобой все будет хорошо?

— Дорогая… — Атило подобрал складки халата, поцеловал любимую в обе щеки и улыбнулся. — Все будет хорошо.

Десдайо подняла голову, он на мгновение коснулся ее губ своими и отступил на шаг.

— Я собираюсь во дворец на пару часов. Ничего важного.

— Ты теперь один из Десяти…

Атило считал свою победу над германским флотом намного важнее любых бесед, которые он может вести вместе с остальными девятью советниками. Однако мы в Венеции. Хотя герцогу Марко IV принадлежало истрийское побережье от Австрии до Византии, его двор больше интересовался собственными, внутренними делами. Один лишь взгляд на любовников, освещенных пламенем свечей в небольшой комнате с видом на Каналассо, вызывал больший интерес, нежели чужеземный принц, убитый по приказу Венеции в сотнях миль отсюда. Внешний мир воспринимался как место, откуда в город текут деньги. Если сделка удалась, значит, все в порядке. А ее обстоятельства в лучшем случае вызывали лишь легкое любопытство.

— Я вернусь к вечерне.

— Ты будешь есть?

Атило вздохнул. Если он проголодается, в особняке Дукале найдется еда, но Десдайо явно хотела поужинать вместе.

— Что-нибудь легкое.

— Я приготовлю.

— Десдайо. У нас есть кухарка.

— Это совсем другое… — дочь господина Брибанцо открыла для себя радости одевания без чужой помощи, расчесывания волос, умывания и приготовления пищи. Работа по дому сгубила мать Атило, которой не повезло оказаться женой поэта-звездочета. Он тратил все деньги на инструменты, пока дети носились по грязи, а хозяйство приходило в упадок.

Атило находил заботу Десдайо непривычной и странно трогательной.

— Тогда яйца.

Несмотря на холодный январь, она осталась стоять на ступенях; туфли мокли от брызг. Атило уселся на скамью. Якопо низко поклонился Десдайо, обшаривая ее глазами. Потом взял весло, отвязал веревку и оттолкнулся. Гондола взлетела на одну из волн, из-за которых устье Большого канала считалось нелегким для гондольеров. Казалось, юноша сосредоточенно ведет лодку по неспокойной воде, но Десдайо не могла отделаться от мысли, что он по-прежнему смотрит на нее.

Если Якопо будет и дальше смущать ее, она попросит Атило подыскать ему другую работу. Или совсем от него избавиться. А вот Амелия ей нравилась. Не красавица, но привлекает взор. Чернокожая, худощавая, волосы заплетены в косички и украшены серебром. Интересно, Атило… Внутри все скрутилось в тугой ком, и Десдайо не стала заканчивать мысль. Ее будущий муж жил как монах, прежде чем начал ухаживать за ней. Это всем известно. И она тоже в это верила.

— Амелия, мне нужна твоя помощь на кухне.

— Госпожа?

— Покрошить кое-что.

Глаза молодой нубийки метнулись к окну, где день уже сменялся ранним вечером, а очертания десятков далеких гондол были почти неразличимы.

— Госпожа, я подумала, вы сказали, господин Атило хочет яйца.

— Я добавлю яйца.

— Если вы прикажете мне покрошить… — Девушка замялась, потом отвернулась, предпочитая не заканчивать фразу.

Они даже ни разу не разговаривали, осознала Десдайо. Несколько приветствий, случайные пожелания доброго утра и попытки Амелии сделать реверанс. Десдайо не знала, где родилась ее рабыня и даже христианка ли она.

— Где твои родители?

Амелия дернулась. Прошептала извинения… Десдайо схватила ее и обняла. Амелия сопротивлялась, но только до тех пор, пока щека Десдайо не прижалась к ее щеке.

— Глупая, — проговорила Десдайо. — Это же я. Мне жаль.

Амелия рассмеялась сквозь слезы:

— Госпожа. Якопо и я… Мы сироты. Как все слуги адмирала.

— И кухарка, Франческа?

— Да, госпожа, — кивнула Амелия.

— А что ты собиралась сказать? Про готовку?

— Франческа позволяет вам ходить на кухню, потому что…

— Не может запретить?

— Да, госпожа. Вы здесь хозяйка. А мне на кухне не рады. И никому другому. Франческа давно служит господину Атило. Но даже он стучит, когда заходит на кухню.

— Ну, тогда мы тоже постучим, — весело ответила Десдайо.

Уже второй раз за несколько дней Джульетту душил персидский ковер. Еще ни разу она не чувствовала себя такой беспомощной. Даже когда аббатиса держала ее за руки, доктор Кроу заморозил язык, а синьора Скарлет раздвигала колени…