GO-блин - Ночной позор

В переводе на наш, человеческий язык это означает, что я иногда выпиваю, девушки на меня хорошо ведутся, однако совести во мне совсем нету и порядок я очень люблю, потому жить со мной рядом нет никаких сил.

— Семейная жизнь — для неудачников,— неуверенно сказал я.— В которых только одна и влюбилась, да и с той нельзя глаз спускать…

Рыбку это невинное изречение чем-то страшно оскорбило и он, чувствуя неспособность ответить словесно, решил отпустить мне плюху.

У этих мордоворотов на все один ответ. Нет бы заготовить аргументы, привести факты, подогнать философскую базу…

Прикрывая рукой свежий фонарь, чтобы не сильно сверкал в полумраке, я отправился в родимый отдел асептики и микробного дела.

Там полным ходом шли поминки Денискинаса, но я после всех душевных и физических травм был мало расположен пьянствовать, несмотря даже на настойчивые приглашения товарищей по оружию.

Завтра меня ожидал большой день.

После Лехиного вождения поездка в обыкновенной машине с обыкновенным водителем казалась бледным подобием настоящей езды.

После того как странную помидорную рощу не смог одолеть отряд опытных оперативников, верховные колдуны поняли, что дело пахнет керосином и решили самолично разобраться с происходящим.

Наш кортеж, конечно, не шел ни в какое сравнение с загородной прогулкой какого-нибудь народного депутата, но выглядел тоже очень внушительно, с флажками, мигалками и прочими облегчающими путешествие вещами.

Я сидел по старой памяти в одной машине с Уткой, Рыбкой и еще двумя магами, Сашей и Серюней. Серюня был весельчак и всю дорогу развлекал нас веселыми шутками, прибаутками и другими плодами своего остроумия.

Я только и мог, что кивать головой и в нужный момент улыбаться. У этих костоломов юмор какой-то…

— Объявление,— говорил Серюня внимательным слушателям.— Тридцать первого января спортзал не работает. Как будто я тридцать первого января в спортзал пойду! Я в гостях буду!

Произнес Серюня это с таким видом, что если бы не гости, то он обязательно отправился бы в тот день на тренировку.

Остальные, впрочем, дружно гахнули.

Эх, золотая рота…

Перед решительным боем с помидорами необходимо было занять плацдарм и вообще оттянуться по полной. Контролеры, похоже, воспринимали всю вылазку как пикник на лоне природы. Слышна была музыка, кто-то уже напился, тут и там летали бессвязные обрывки бессвязных заклинаний, носилась привлеченная ими мелкая нечисть.

Горстка неудачников была направлена обследовать злосчастную теплицу, в то время как остальные веселились, вкушая радостей молока и сена. Злосчастный директор, которого за экспериментирование сгоряча превратили в подстаканник, был временно расколдован и до вынесения решения по своему делу прикомандирован к ударной группе.

Меня тоже попытали немного, но, поскольку связно я ничего поведать не мог, отцепились, и теперь я от нечего делать таскался по деревне со своими приятелями.

Местным жителям для конспирации объяснили, что в их колхозе будет отпразднован день рождения известного в районе человека Петра Аскольдовича. Жители недоверчиво оглядели машины и прочее, для Петра Аскольдовича смотревшееся жидковато, но промолчали.

Мы с Уткой, Рыбкой и Серюней отправились искать себе место для ночлега.

Утка вежливо колотил в дверь первого попавшегося домика.

— Кто? — визгливо спросили с той стороны.

— Кто-кто… Селезень в пальто… — тихонько пробормотал остряк Серюня.

Мы с Рыбкой прыснули, а Утка, отчего-то рассвирепев, набросился на шутника с кулаками.

Между ними завязалась потасовка, из которой Утка вышел победителем. Серюня вздумал отыграться магией, но и здесь Утка оказался сильнее.

Выскочившая на шум бабка с дробовиком поглядела на извалявшегося в снегу оперативника и спросила участливо:

— Сынок, тебе не холодно?

— Не холодно,— ответил Утка с законной гордостью победителя.— Это Серюне, наверное, холодно.

В самом деле, закатанный в снежную бабу Серюня, когда мы извлекли его на свет божий, был совсем синий и лишь тихонько постукивал зубами. Утка спеленал его так, что даже пальцем оперативник пошевелить не мог, отчего и проморозился до самых косточек. С той поры он сделался куда серьезней и молчаливее. О чудесном преображении Серюни по Контролю ходили разнообразнейшие легенды, но только мы знали, куда подевалось его непревзойденное остроумие. Оно отморозилось.

Бойцы оперативного отдела показали себя отличнейшими постояльцами. В благодарность за самогон и вареную картошку они под самым носом у начальства сотворили три тонны угля, превысив таким образом лимит на добрые дела на целых сто восемнадцать процентов.

— Это что же мне теперь, себя штрафовать? — расслабленно говорил Утка, возлежа на печи. Бабке Марусе внушили, что уголь для нее выбили по регрессу.

— Хочешь, оштрафую? — предложил я.— Товарищ Утка, вы пойманы с поличным за…

— Не так,— поправил меня Рыбка.— Рано тебе еще в опера. Вот сперва школу милиции окончишь, затем в пэпээсниках годика три оттарабанишь и участковым свое отработаешь, вот тогда только и будет тебе оперативно уполномоченная служба, салага!

Пьяный боец, в жизни своей не одевавший милицейской формы, нес явную чушь. Скоро он, впрочем, перешел на международное положение нашей державы, коснулся мимоходом внутренней политики и принялся ругать Америку.

— Рыба, а ты, однако, большой пошляк,— икнул я,— в наше время говорить об Америке — большая пошлость…

— Ганьба! — рявкнул оперативник.— Геть! — И захрапел, уронив тяжелую голову на стол, не забыв прокричать напоследок:

— Хороший у тебя самогон, баб Марусь!

Мы устроились смотреть телевизор. Утка, проявляя широту души нашего народа, поколдовал и над ним, отчего старенький аппарат затеял вдруг показывать целую кучу каналов, наших и зарубежных.

Баба Маруся от такого изобилия пришла в ужас и потребовала вернуть ее любимые сериалы. Утка начал щелкать переключателем, но скоро утомился и канала после пятидесятого вернул все, как было.

— Делай после этого людям добро,— заключил он.

— Милок, ты бы мне лучше «Запорожец» отремонтировал! — не растерялась бабка.— Уже восьмой год стоит…

Пошли ремонтировать «Запорожец». Потрогав пальцем черные кишочки мотора, в которых он, как оказалось, разбирался слабо, Утка призвал на помощь чуть оклемавшегося Серюню, и вдвоем они обратили «Запорожец» из имущества недвижимого в движимое, понизив, таким образом, его стоимость на мировом рынке в десятки раз.

— Заправлять его не надо,— поучал бабку Серюня, потом спохватился.— А вы что, водить умеете?

— Зачем я? — удивилась баба Маруся.— Внук летом из города приедет, пускай он рулит.