Сергей Смирнов - Дети выживших

— Если мы начнем стрелять по собакам, — проворчал десятник, — нам нечем будет встретить хуссарабов.

На помощь молодому кинулись остальные, охранявшие ворота, а потом подскочил конный отряд. Поднялась пыль, площадь заполнилась воплями и визгом.

Шумаар остановился, с некоторым недоумением глядя на побоище. Потом молча шагнул вперед, в клубы пыли. Расшвыривая пинками собак и стражников, он добрался до ворот. Там, у калитки, вцепившись в засов, стоял бледный воин. Шумаар только взглянул на него — и воин безропотно выдвинул засов.

— А мы уж хотели установить аррадаты, — встретил Занн Шумаара.

— Зачем?

— Пальнуть по воротам.

Шумаар качнул головой. Сбросил накидку на руки ординарцу. Перед тем, как войти в шатер, обернулся:

— На рассвете выступаем. Вышли разведку на юг. Посмотри, как быстрее и лучше преодолеть пустыню. И вот еще что… Меня — не будить.

Незнакомец вынул оба камня из кладки. Камни были расшатаны еще Каршой.

Затем ощупал дыру.

— Еще один камень. За ним — земля, — сказал он.

Харрум звякнул бубенчиками.

— Всё бесполезно. Даже если мы выйдем отсюда… Двор и дом охраняется. Как и весь город.

— Знаешь, жрец, — проговорил незнакомец — и Харрум понял, что он улыбается, — жизнь состоит из одних преград. За первой — вторая, за второй — третья. И мы не живем — мы берем одну преграду за другой…

Было слышно, как он засопел от усилия. Потом раздался шелест песка, и с легким чмоком камень освободился. Во тьме не было видно, какой величины этот камень. В подземелье ворвался запах влажной земли.

Карша хотел помочь, протянул руки. Он нащупал камень и руки незнакомца на нем. Камень был слишком большим.

— В аххумском войске, — дрогнувшим голосом прошептал он, — было немного таких силачей, как ты… Как тебя зовут?

— Зови меня Сейром.

— Тогда я останусь Каршой, — сказал Карша и вздохнул.

Сейр промолчал. Он что-то делал у стены — слышался шорох. Потом раздался глухой удар и камень охнул.

Карша протянул руки, пошарил в темноте.

— Что ты сделал?

— Расколол камень, — ответил Сейр. — Землю чем-то надо копать.

Карша нащупал камень — под его руками он вдруг раскрылся, как цветок, с острыми тонкими лепестками.

— Но ведь это… гранит… как ты смог?

Сейр промолчал.

Он уже выбрал подходящий скол и полез в отверстие — слышалось кряхтенье и шорох одежды.

— Так кто же ты, Сейр? — почти крикнул Карша.

Мгновение длилось молчание. Сейр был занят работой. Когда заскрежетал скребок и посыпалась земля, до Карши донеслось загадочное:

— Я просто мертвый человек.

— Разреши, я сам буду прислуживать тебе, царица, — сказал Амнак.

Он поднес золотой кубок на маленьком серебряном подносе.

Домелла полулежала на войлоке, в закрытой кибитке, в которой было душно и тесно.

— Ты хочешь везти меня как нелюбимую жену, пряча от людей, — сказала она. — Куда?

— Домой, Айгуз.

— В Арманатту?

Амнак покачал головой и ответил вопросом:

— Разве твой дом — Арманатта?

Айгуз напряглась, привстала. Лодыжки ее были привязаны к деревянной распорке, которая поддерживала войлочную крышу.

Амнак загадочно улыбнулся.

— Ты лжешь… Ты опять лжешь, — сказала Айгуз. — Мой дом здесь, в Кейте.

Амнак снова покачал головой.

— Нет, не угадала. Выпей этот освежающий напиток, и я скажу тебе, куда мы едем.

Айгуз смотрела на него из полутьмы. Глаза ее увлажнились.

Она протянула руку, взяла кубок и выпила его. Это был густой напиток с привкусом вина и трав.

Тело ее стало невесомым, а сердце забилось радостно и тревожно, как будто в предчувствии счастья.

— Ушаган, — прошептала она, засыпая.

Амнак наклонился, посопел, а потом неожиданно для себя самого поцеловал ее в лоб.

Пленники дождались ночи, и наконец решились выйти из подземелья. Первым хотел идти Карша, но Сейр сказал:

— Ты несчастливый. Пусть идет Харрум. Но сначала, Харрум, сними колокольчики, иначе ты поднимешь на ноги всю хуссарабскую стражу.

Харрум вздохнул:

— Верховный жрец Маттуахаг не носил колокольчиков. И все-таки кончил плохо…

Он развязал бечевки на лодыжках, колокольчики освободились со звоном. Собрал их в ладонь, завязал в уголок накидки и скользнул в проход.

Через некоторое время раздался его шепот:

— Я не совсем уверен… Только в доме, по-моему, никого нет.

— А у ворот?

— Везде тьма, и стражи не видно.

Сейр с кряхтеньем полез в дыру.

Когда он выбрался и огляделся, он понял, что Харрум не ошибся.

Крадучись подобрался к воротам. Они были закрыты, но их никто не охранял. Что-то мягкое ткнулось ему в ноги. Раздалось ворчание.

Карша и Харрум, следовавшие за Сейром, замерли.

Сейр нагнулся.

— Это пес. Всего лишь пес, — сказал он.

Он потрепал его за ухо, пес забеспокоился, лизнул руку, заскулил.

Сейр поднял засов с калитки в воротах и вышел на улицу.

Здесь тоже было темно и пустынно. Вдалеке горели огоньки, обозначая здание магистрата, да еще мягко хлопала крыльями над головами летучая мышь, вылетевшая на ночную охоту.

Бараслан видел, как беглецы вышли за ворота и растворились во тьме. Он нарочно убрал стражу от задних ворот, а передние охранялись только снаружи. Во всем доме оставалось лишь несколько человек: войска Бараслан вернул в казармы.

Он отошел от окна, нащупал жесткую постель — деревянное ложе, прикрытое старым ковром.

Амнак велел завтра казнить пленников. Он так торопился, что последние приказания отдавал, сидя в седле.

— Пленных, которые в подвале, заруби и вынеси за городские ворота. Пусть их сожрут бродячие собаки. Прощай, наместник.

Несколько кибиток выехали за ворота. Две сотни всадников сопровождали их, наполнив узкие вечерние улочки Кейта грохотом копыт.

На военном совете был лишь один темник, оставшийся от старых времен. Шаат-туур. Он был стар, но выглядел бодро. Хотя иногда его выдавала старческая болезнь: ни с того ни с сего у него начинала мелко трястись голова. Седая косица начинала подпрыгивать, но Шаат-туур оставался спокойным. Он лишь старался глядеть в землю, не поднимая глаз. Потом приступ проходил, и старик украдкой вытирал мокрые от непрошеных слез щеки рукавом.

Все остальные на совете были молодыми, при жизни Богды они служили под началом Ар-Угая, а теперь, став тысячниками и темниками, были его главной опорой. Но и им Ар-Угай уже не мог доверять. После того, что случилось с Верной Собакой, ему казалось, что даже кровники превратились в его врагов.

Ар-Угай нахмурился, оглядел лица, выражавшие только преданность и внимание, и камчой показал на глиняную карту, — ту самую, которой пользовался еще Великий Богда.