Эльдар Сафин - Кровавые сны владык

Раньше Демоз искренне не понимал, зачем жизнь всем этим людям, оркам, эльфам, и лишая их существования на уродливых Осколках, искренне считал, что помогает разным существам, освобождая от заблуждений и бесцельной жизни.

Однако становясь все более и более опытным, находя в себе силы подняться над остальными демонами и в чем-то даже заглянуть туда, куда заглядывать не полагалось, он начал многое понимать. Он вдруг осознал, что является частью чудовищной силы, но именно силы, одной из многих.

Для него Хаос являлся всем потому, что любой демон навсегда остается частью создавшей его стихии. Но были и другие существа, совсем иные, те, кто ценил нечто другое и жил иначе, черпая силу в других источниках.

А еще Демоз видел, как Бегемант, дьявол, который должен направлять его, вести в бой и рушить миры, возвращая их в Хаос, становится другим. Это ранило демона, показывая одновременно и то, что можно быть другим, и то, насколько это страшно и неприятно.

Демоз собирался завершить то, что не мог или не хотел взять на себя Бегемант. Остальные демоны готовились к схваткам, а он учился иным вещам, он пробовал выполнить работу, которая была по силам только дьяволу, самому совершенному созданию Хаоса.

И у него почти получалось.

На цветущий мир, к которому стремился безжизненный осколок дьявола Бегеманта, уходил один отряд за другим — бесы, черти, адские гончие, а порою и демоны из наиболее слабых.

Для них создавали проходы через астрал, и поскольку никто не защищал Осколок, не было Владыки, который мог бы встать на пути, эти отряды сеяли смерть, страх и разрушение. Чувствуя приближающийся Хаос, многие из смертных сходили с ума, другие же были слишком близко к грани безумия и колебались на ней, время от времени переступая.

И Демоз видел это, чувствовал происходящее, он словно прикладывал руку к шее беспомощного мира и прижимал когтем тонкую голубую жилку, бьющуюся под кожей.

Но у него не было сил и знаний для того, чтобы пережать ее или разорвать, — он оставался всего лишь демоном, первым из них, но тем, кто никогда не сможет возвыситься еще сильнее.

И это безумно злило.

Стены столицы империи, что показались над горизонтом, ошеломили Дайрута, а вовсе не порадовали.

Он шагал по дороге, чувствуя запах гнили и разложения, исходящий и от города, и от тех, кто топал в том же направлении. Туда же, куда и бродяги, шли десятки людей, и ничуть не меньше стремилось им навстречу.

И все, каждый, от старика до ребенка, были мрачны и сосредоточены.

Дайрут помнил, что даже в последние дни Империи у ее жителей бывали поводы усмехнуться или поддержать друг друга, но сейчас никто не собирался утешать даже близких.

Над городом словно висела тьма, и те, кто шел внутрь, и те, кто выходили из широких ворот, казались подавленными и побежденными. Даже кочевники и варвары, отличить которых порою было не так просто — многие вырядились в одежды, купленные здесь или снятые с погибших врагов, — выглядели мрачными и отчаявшимися.

— Что-то мне не нравится-то, — сказал Лито. — Может, обойдем город-то и пойдем в Вольные Города?

— Жако н-некогда был с-с-столицей мира, — нравоучительно заявил Агний. — И к-каждый цивилизованный ч-ч-человек…

— Какой-какой? — уточнил Тамура. — Ты говори по-имперски, чтобы понятно.

— Н-ну, — смутился Агний, — любой ч-человек, к-который не варвар, с-с-считал своим д-д-долгом хоть раз п-п-побывать в Жако и н-насладиться его в-в-величием и красотой.

В этот момент из городских ворот выбрался отряд из полусотни конных варваров. Увешанные оружием, пьяные и мрачные, они даже не попытались выбирать дорогу, поперли напролом, и нищим пришлось как можно быстрее убраться на обочину.

— Все изменилось, — отметил Лито. — Теперь-то варвары считают своим долгом, или как его там-то… А «цилизованные» стараются обойти этот город стороной.

Но, несмотря на эти разговоры, они так и не свернули и вскоре, пройдя через двойные ворота, мимо огромных башен и ленивых стражников, почти не смотревших по сторонам, оказались в бывшей столице Империи.

Это был не тот Жако, каким его помнил Дайрут — чистый, громадный, величественный, город смеющихся детей и деловитых мужчин, кокетливых девушек и величавых матрон.

Теперь в Жако властвовала грязь.

Центральные улицы вокруг Цитадели и у Южных Ворот вроде бы кое-как чистили, а остальные просто тонули в мусоре. При императоре чистотой заведовал особый советник, управляющий небольшой армией работников, сейчас же до этого никому не было дела.

Наместник Жарай, управляющий городом, судя по рассказам, следил только за тем, чтобы не было мятежей, а купцы исправно платили подати. Созданный при нем и не разогнанный пока городской совет, где заседали главы гильдий, решал вопросы, помогающие людям выжить, но не особо успешно.

Большинство горожан только совсем недавно стали хозяевами своих жилищ и относились к городу не слишком-то хорошо.

Зато для Дайрута здесь было раздолье — он знал все ходы и выходы в Цитадели, окружающей императорский дворец, и в самом дворце, его память хранила карты улочек Жако, он помнил старые укрепления, которые со временем вросли во все расширяющийся город, чтобы стать первыми этажами или подвалами жилых домов.

Айн Рольно, ставший Дайрутом Верде, мог бы оборонять этот город бесконечно. Сейчас, имея боевой опыт как простого воина, так и военачальника, со всеми теми знаниями, которые наставники и отец вдалбливали в его голову, он точно знал, сколько ему надо людей для той или иной задачи.

Вернувшись в Жако, он осознал, насколько не хватало ему родного города.

Да, здесь теперь жили другие люди, на обшарпанных стенах появились оскорбительные надписи на всех языках мира, включая гоблинский, эльфийский и наречие половинчиков.

Но суть города оставалась той же.

Дайрут шел по улицам, пряча обрубки в рукавах халата, и мечтал о схватках, о боях, об осадах и штурмах. В моменты, когда он сражался, память переставала вновь и вновь возвращаться к страшным сценам из прошлого, и он начинал жить свободно и спокойно.

Однако о каких битвах может идти речь в его случае? Драки с калеками и нищими? Осады мусорных куч? Схватки за право просить милостыню у заброшенного храма Владыки Дегеррая, ставшего теперь громадной конюшней новых хозяев?

Горький ком подкатил к горлу Дайрута.

— Вот это жизнь, — мечтательно произнес шагавший рядом Тамура. — Ты глянь, какие бабы! Ладные, толстые, веселые!

Верде глянул в указанную сторону и увидел стареющих женщин, с дряблыми животами и вислой грудью, с замороженным на лицах выражением презрения и с руками, привыкшими к тяжелому труду.

Если ему придется привыкать к подобной жизни… Уж лучше смерть!