Людмила Астахова - Бабочки в жерновах

— Она — убийца, — прошептал мурранец.

— Хм… Когда бы Тэранс-младшая вас уморить хотела, то мы бы сейчас бесед не вели, сударь мой, — усмехнулась Лив. — Я же вам уже объяснила — травы у нас сильные.

Получилось не шибко убедительно, но спорить Ланс не стал. У него на споры не осталось никаких сил. Стоило, пожалуй, смириться с мыслью, что эспитцы все поголовно очень странные люди, преследующие свои собственные цели.

— Я буду острожен с чаем, — пообещал он и уснул.

Лив. Эспит

Этим утром будильник не понадобился. Привычка, въевшаяся не только в плоть, но и в душу. В первый день Летнего Фестиваля эспитцы просыпаются до рассвета, чтобы успеть подготовиться. И первые солнечные лучи нового дня и нового круга удивленно замирают, словно утро на миг цепенеет в растерянности. Какой это круг? Какой век?

Девчонка, к счастью, не задавала лишних вопросов, без сомнения, тоже охваченная этой особенной предпраздничной лихорадкой, в которой смешалось сразу всё: и недосып, и неясные предвкушения, и опаска, и ощущения чего-то огромного и торжественного, что вот-вот покажется из моря вместе с солнцем. Или — вместо него. На Эспите возможно всякое, особенно в такие дни.

Верэн послушно повторяла за Лив действия, от которых так и разило древними ритуалами: умылась дождевой водой, обсушила мокрые ладони над огнем в небольшом бронзовом треножнике, высыпала на алтарь горсть крошек и стряхнула с пальцев капли масла и вина. Нынче морские и подземные не останутся голодными, но надо же и им позавтракать, верно?

А потом пришло время одеваться: девице — в белое платье-хламиду и серый плащ с капюшоном, укрывший Верэн с головы до ног, словно кокон — будущую бабочку, а Лив — в синее с черной каймой праздничное облачение Стражницы Эспита.

Три дня, морские и подземные , целых три дня! Можно не притворяться. Можно в открытую продемонстрировать друг другу и всему миру, кто ты есть на самом деле. Можно… да всё, в общем-то, можно! А то, что на Фестивале присутствуют зрители, совсем не мешает. Напротив, с публикой даже веселее. Курортники, любители экзотики или проходимцы-археологи — неважно, кто они. Для них, чужаков, Фестиваль — это что-то вроде костюмированного народного праздника, этакий чуточку непристойный, чуточку жутковатый карнавал.

Пришлые, случайно попав в красочный и бесшабашный хоровод этих трех дней, уверены, что жители Эспита надевают маски. На самом же деле они их снимают.

Чудесные, неповторимые дни и ночи! Стражнице не нужно притворяться имперской чиновницей, Воину и его Ведьмам — цивилизованными и современными людьми, Лазутчику — контрабандистом, Палачу — респектабельным доктором, а свирепой Охотнице — чудаковатой ветеринаршей. Ну, а Лорд остается Лордом, владыкой этого царства оживших масок, разве что из милашки-аристократа превращается в темного и сияющего господина, повелителя наслаждений, боли и удовольствий, с Рабыней, прильнувшей к его коленям, и Наложницей, пьющей вино с его губ…

И только Куколка еще не выбралась из своего кокона, а потому не поймет и половины происходящего. Пусть ее. Не в этом году, так в следующем названная Верэн обретет настоящее имя и вольется в круг, как и все, кто был до нее. А пока девушка будет просто веселиться, счастливая в своем неведении, но и обделенная им.

Кстати, о неведении. Глупышка может по недомыслию попасть впросак и опозориться, вроде самой Лив, которую перед первым ее Фестивалем тоже никто не предупредил насчет некоторых нюансов. Ну да ничего, идти еще долго, есть время дать Куколке пару-тройку наставлений.

— Не заговаривай ни с кем первой, а лучше — вообще молчи, пока не закончится погребальная церемония, — предупредила Лив девушку, так и норовившую то об собственный подол споткнуться, то зацепиться им за придорожный репейник. — После того, как проводим Эвита на новый круг, делай, что хочешь, но до того — цыц! Поняла? И еще. Самое главное! — Овчарка даже остановилась, чтобы предупреждение прозвучало внушительней. — Не подавай руки ни мужчинам, ни женщинам. Особенно женщинам! Ты — девица, и чужое прикосновение может… э-э… осквернить твою чистоту. Ясно?

— Угу, — кивнула хадрийка, заметно содрогнувшись. — А…

— Никаких вопросов! Просто делай, как я сказала. Далее. Во время Фестиваля все называют друг друга только настоя… то есть, эспитскими именами. И на «ты». Даже лорда! Если захочешь с ним поговорить, скажешь «мой господин Тай».

— А если я не знаю эспитского имени?

— Я так полагаю, детка, — глумливо скривила губы Овчарка, — что, как зовут Рыжего, ты не запамятовала. Или тебя уже кто-то еще заинтересовал, а? И никаких «дам» и «господ»! Господин у нас всех только один — лорд Тай, все прочие братья и сестры. Всё поняла?

— Да, гос… то есть, дама… то есть, Лив.

— Умничка, Куколка. И не морщись — у тебя еще нет эспитского имени, так что Куколкой тебя еще не раз сегодня назовут.

— А почему Куколка? — девушка, похоже, обиделась.

— Потому что еще не бабочка, — отрезала Лив. — Ну, пошли! Куда руку тянешь? Сказано же было — ни до кого не дотрагиваться! Это значит — «ни до кого совсем»! Вперед шагай!

Сколько же мороки с этими неофитами, морские и подземные !

Ну вот, пожалуйста, только взгляните на эту! Из-под плотной накидки не видно ушей, но наверняка ведь пылают, словно бумажные фонарики, сердишко стучит мышиными лапками, а уж как пыхтит-то! Словно маленький паровозик.

А туда же, на охоту за Рыжим Бертом, словно у него медом кой-где намазано. А ведь Лазутчик, прямо скажем, не лучший объект для девичьей любви.

«Ревнуешь, Лив? — язвительно спросила Стражница сама себя. — Или сочувствуешь?»

Смешно, но второе вероятней. Отсутствие детей, все дело в этом. Невозможность оставить потомство сперва забавляет, потом злит, затем приводит в отчаяние, которое, выкипая, оставляет на дне сердца нагар из жгучей ревности и ненависти к более удачливым Дине и Лисэт. Пусть они обречены на вечную карусель перерождений то матерью, то дочерью, пусть готовы сжечь друг друга заживо — да сколько раз уже это делали! Но все-таки обеим Ведьмам отчаянно, несправедливо повезло. Ведь у каждой из них есть двадцать лет материнства, целых двадцать лет до тех пор, пока в дочери не проснется ненависть и ревность. Два десятка лет, которые можно потратить на любовь. А что делают эти две гадюки? Ха! И после этого они еще скулят о несправедливости! Заслуженно это наказание, каждой из них заслужено, и все на этом поганом островке получают сполна!

«А ты сама? А, Лив? Давай, расскажи девочке. Время еще есть. Расскажи ей о любви и о предательстве. Нет, не о том предательстве, когда любимый задирает каждую юбку, мимо которой ему случается пройти. О другом. О ноже под лопаткой, например. Или о том, как он лихо умеет уносить ноги, заслышав подозрительный шорох. Только что был тут — и вот уже ищи в море ветра! А тебя, сонную и еще теплую после жаркой ночи, хватают и нагишом волокут на дыбу… Что, не расскажешь? И о том, как на следующем круге, вспомнив все, ты первой наносишь удар в спину, еще пахнущую твоими поцелуями! Нет? Трусишь?»