Людмила Астахова - Бабочки в жерновах

Здесь, на крыше, даме Тенар не хватало для полного счастья лишь самой малости. Откупорить бутылочку прошлогоднего сидра и распить ее в хорошей компании, и чтоб вместо десерта — почти девичья бесшабашная шалость, и чуть солоноватые поцелуи, и пряное, мимолетное, как летний ветер…

— Ах, ты ж!.. — размечтавшаяся Лив дернулась и чуть не сверзилась с крыши, но некрупного серого слепня на щиколотке прихлопнуть успела до того, как тварь запустила под кожу хоботок. Тоже радость, в общем-то, хоть и невеликая. Но какова летучая дрянь? Высоко залетела, и ветер с моря ей не помеха! Вот так зазеваешься и очнешься от грез с расчесанной до крови распухшей лодыжкой. Не то, чтобы дама Тенар была всерьез озабочена красотой своих ног, но летнее тепло и материковая мода на укороченные юбки — отличный повод найти применение туфелькам, что пару лет без дела в сундуке пылятся. Тем паче, что если ветер не переменится и «правые» не откажутся от своей затеи, то вскоре объявится тот, перед кем не грех процокать каблучками по набережной.

— Берт, — негромко сказала она и нахмурилась. — Мерзавец. Сколько можно шляться? Мог бы и помочь с крышей еще прошлым летом! Или мне опять нужно просить?

Ветер подхватил ее слова и унес их в море так же, как давеча — шляпу.

Но что толку пенять впустую на этого хитреца, который, словно блудливый кот, любит явиться на готовенькое, отоспаться в тепле после ночных похождений, сожрать всю сметану, обшерстить покрывала и удрать, на прощанье еще и дверной косяк пометив? А запрешь шкодника, всю душу вывернет тоскливым мявом, шторы порвет и нагадит на половик. Только и остается, что приманивать ласковыми увещеваниями и блюдцем с печенкой. Впрочем, и грозный окрик иногда действует…

«Распаляешься, Лив? Ну-ну… — насмешливо одернула она сама себя. — Не все так плохо. Иногда и мышку ведь приносит к порогу, разве нет?»

Но даже тысячи оправданий, которые испокон веков придумывали женщины для ветреных любовников, стыдливо меркли в сравнении с прохудившейся кровлей. А уж тем паче — с тем, на что Лив так сложно было решиться. Спуститься в подвал. Не в первый ведь раз и не в сотый даже, а поди ж ты! Все, как раньше: комок льда, растущий уродливым сталагмитом где-то в подбрюшье, слабость в коленках, да еще из рук все валится. И злость не помогает, пробовала уже.

А идти надо, и лучше бы прямо сейчас, пока солнце еще высоко. В сумерках, а тем более, ночью блуждание в подвалах башни — удовольствие не из тех, которым стоит предаваться в одиночку.

— Ладно, милая, бери-ка себя за шкирку и вперед, — вздохнула дама Тенар и, кряхтя, начала спускаться, малодушно мечтая о любом, хоть ничтожном предлоге отложить визит. Временами она замирала на очередной ступеньке, всматриваясь вдаль. Дорога-то как на ладони. Но как назло, никто не спешил к башне, чтоб известить Лив о пожаре или землетрясении, или хоть захудалой краже какой. Третьего дня повезло — рыбачки подрались, пришлось разнимать, штрафовать, а зачинщицу даже запереть на сутки, чтоб остыла. Но сегодня такой удачи не будет, это точно.

— Надо идти, — пожаловалась женщина морю, жесткой траве, проросшей между древними плитами мощеного двора, и выбеленному ветрами дверному косяку. — Идти-то надо!

Но, даже ругая себя за трусость, выклянчила у щедрого летнего солнца еще несколько блаженных минут отсрочки. Перед спуском в стылую сырость подвала — бесценная передышка, что уж скрывать. Тем более что стоя вот так, спиной к нагретым камням, с закрытыми глазами, не так уж сложно вспомнить, какой ветер занес юную Скайру Аннон так далеко от места, где она родилась, что по дороге даже прежнее имя потерялось, словно багаж у нерадивого вокзального носильщика…

Пятнадцать лет назад самоуверенной выпускнице столичных Женских курсов при Е.И.В. Неранжированном кадетском корпусе и в голову не могло прийти, что она уже попалась, выпала из привычной и тщательно распланированной на много лет вперед жизни, как паршивый котенок из корзинки — прямо в стремнину. И тут уж без вариантов — или барахтайся, или тони. Нет, тогда она, конечно, ничего не поняла. Муха ведь тоже дергается в паутине, покуда хватает сил, верно? А остров Эспит — самый терпеливый из всех пауков. Тебе еще мнится, будто ты летишь, а на самом деле тебя уже вовсю едят. Нет, он напоминает о себе исподволь, вкрадчиво, одну за другой набрасывая на дергающиеся лапки добычи невесомые нити, упеленывая бережно и нежно. Сперва — точка на карте, немного погодя — заложена страница в географическом атласе. Газетная статья, зачем-то вырезанная и зачитанная до дыр. Старая открытка вместо закладки в любимой книге. Вот чудеса! — оказывается, и книга-то — не просто книга, а древняя поэма, полная волшебства, морского ветра и криков чаек над старинными камнями таинственной башни… А потом глаза сами выхватывают из пестрого гобелена жизни именно те нити. Невесомые. Прочные. Неразрываемые ничем.

Меж тем перед юной курсисткой перспективы открывались если не блестящие, то уж совершенно точно неплохие. Почта, таможня или полиция, в конце концов — чем плохо? В любом из ведомств империи нашлось бы местечко для сообразительной барышни. А там, глядишь, и связями обрастешь, заведешь нужные знакомства, и что потом сумеешь извлечь из своего положения — удачное замужество или прыжок через пару карьерных ступенек — уже не так важно. Главное — сразу удачно устроиться. А у девушек из «золотой сотни», в отличие от менее жадных к знаниям товарок, имелся еще и выбор. В этом смысле система работала так же, как и с юношами. Им тоже присылали список вакансий, из которых счастливцы-отличники мигом расхватывали самые сытные. Есть же разница, где начинать карьеру — в столичном гвардейском полку или в гарнизоне какого-нибудь задрипанного городишки на восточной границе?

Конечно же, Скайра все это знала и с первого своего дня в корпусе целенаправленно делала все, чтобы оказаться в той самой сотне «золотых» и удачливых. Удалось. Оказалась. Пусть и девяносто третьей в списке, а все-таки! Но когда настал заветный час, и вчерашние однокашницы одна за другой начали оглашать свой выбор, на барышню Аннон словно затмение нашло. Первые пару десятков вакансии она добросовестно отследила и вычеркнула, а потом… Строчки плясали перед глазами, девичьи голоса слились в неразборчивый щебет, и когда грозовым раскатом над томно склоненной головой прозвучало:

— Аннон Скайра!

Придумывать что-то стало уже поздно. Она заполошно моргнула раз, и другой, сглотнула — и ткнула в список наугад, цепенея в ожидании недовольного окрика.

С первого раза ее лепет даже расслышать не смогли. Пришлось, на миг зажмурившись, выпалить еще раз, уже громко, как можно громче: