Моранн Каддат - Сказания о Хиль-де-Винтере

Герцог с размаху всадил шпагу в кладку у камина.

— Иди-ка ты отсюда, — он бросил поводок растерявшейся рабыне и жестом велел ей убраться.

Из головы все никак не шел их последний с капелланом разговор.

В тот день Матей собирался на праздник Урожая в город. Несмотря на то, что вокруг царила суета, и даже не все еще было подготовлено к отъезду, настроение у него было преотличное. Чуть прикрыв глаза, он представлял себе лучших красоток Совитабра, которые, по традиции, разливали молодое вино всем желающим из пухлых кувшинов. В общем-то, это и было то, ради чего стоило тащиться на этот чертов праздник. Капеллан же, напротив, в тот день был необычайно угрюм и серьезен до занудства. Герцог нашел его в капелле, одного, счищавшего капли воска с подсвечника у иконы. Лицо священнослужителя, обрамленное серебрящейся жиденькой копной волос, казалось, отливало мертвенно-белым, в синеватом свете, лившемся в капеллу сквозь витражное стекло. Он соскабливал каждую каплю воска неспешно и монотонно, погруженный в какие-то свои мысли-воспоминания.

— Тебе никогда не приходилось, Маттеус, — нарочито медленно начал священник. — Защищать то, против чего ты обязан бороться?

Герцог выжидающе молчал. Он терпеть не мог, когда капеллана одолевали депрессивные настроения, и когда разговор по душам превращался в одностороннюю исповедь.

Герцог, любуясь синеватыми витражными бликами, мысленно был уже там, на воле. Капеллан, однако, не спешил объясниться, и Матею пришлось хоть что-то да ответить.

— Я, отец Иоанн, всю жизнь мечтаю пожить для самого себя. — Из головы у герцога все не шли мысли о красотках-простушках. Украдкой он кинул взгляд на древнюю икону, ему показалось, что темперная святая с нее жестом благословляет его, а глядит с немым укором. — Но волею судьбы я вынужден защищать этот замок и Эритринские острова от посягательств всяких ублюдков.

Капеллан все еще молчал, и это начинало действовать Матею на нервы. У замковых ворот его уже ждали сопровождающие и оседланный конь Дым, вычищенный и в парадной попоне.

— Я всегда отстаивал твою честь и невиновность перед людским законом, Маттеус. Но пришло время и мне сделать выбор.

Герцог нетерпеливо барабанил пальцами по рукояти любимого меча под мантией и с трудом подавил зевок.

— Я всегда считал, что обвинения тебя в занятиях магией — ложь и клевета. Но внезапно произошло нечто, заставившее меня усомниться в этом. — Капеллан сделал паузу, но как только Матей открыл рот, чтобы поторопить священника, капеллан продолжил свою речь. — Ты знаешь, я не страдаю любопытством по части твоей личной жизни. Я не знаю и знать не хочу, чем ты занимаешься с пленными и своими многочисленными рабынями. Да, да, я закрываю на это глаза, так что можешь ничего мне не объяснять. — Подняв руку, отче предупредил попытки Матея оправдаться. — Но потрудись объяснить мне вот что. Когда я шел в кузницу, чтобы отдать на починку вот этот подсвечник, то наткнулся на странную дверь. Она была не заперта, Маттеус, и я чуть было не зашел туда, думая, что иду по верному пути. Но откуда ни возьмись на меня налетела ключница и попыталась вытолкать меня восвояси. Как я понял, дверь вела в один из внутренних дворов замка. И я услышал об это месте много нового и неожиданного, Маттеус. И я не думаю, что твои прославленные отец и дед гордились бы тобой, узнай они такое.

Капеллан не смотрел на герцога, он по-прежнему делал вид, что всецело погружен в свое нехитрое дело. Герцог чувствовал себя, как маленький ребенок, которого отчитывают за какую-то шалость. Нужно ли говорить, что это раздражало его больше, чем то, что он мог пропустить большую часть торжества.

— Ключница многое сказала мне про Сад. Поначалу мне показалось, что эта недалекая женщина мелет вздор. Я уже хотел было ослушаться ее и зайти, но она сообщила мне, что все, кто заходят туда, обратно не возвращаются.

— Они просто сходили с тропинки, — пояснил герцог и тут же раскаялся, что сделал это. Капеллан метнул в него возмущенный взгляд.

— Ключница сказала мне то же самое, — Голос капеллана превратился в сдавленный шепот, сдобренный укоризненными нотками. — И еще, что она своими глазами это видела, клялась мне в этом, нечестивица, и что после этого ты велел ей навсегда оставаться в замке и никому об этом не рассказывать. Когда я спросил, что же случалось с нашедшими Сад, она ответила, что все они превращались в деревья. Я, конечно, нисколько не поверил этим сказочным россказням, но и объяснить себе, чего ради она несла всю эту околесицу, тоже не смог. И мне хотелось бы услышать разумное объяснение от тебя.

Капеллан впервые за утро повернулся к герцогу. Глаза у него были серо-голубые, такие же, как у Матея. Но они не блестели герцоговской дамасской сталью, а напоминали аморфно-клубящиеся тучи. И в тот момент среди этих туч словно промелькнула молния.

— Ключница не посмела лгать вам, отец Иоанн. Я думаю, и мне не стоит гневить Господа.

Капеллан, казалось, застыл, как огарок свечи, который он сжимал в руке. Матей не стал ждать, когда тот продолжит свой допрос пополам с морализаторскими увещеваниями. Их беседа и так уже затянулась, а ведь сам король прислал ему приглашение на праздник, показывая, что все пересуды между ними в прошлом. Нужно было явиться в Совитабр в назначенное время. Не стоило гнуть из себя более важную персону, чем первое лицо государства, и являться с большим опозданием. А с капелланом, как он тогда думал, сможет объясниться позже.

Сейчас, верно, Матей нашел бы в себе силы претерпеть капеллановы занудства. Да некого было больше терпеть. И не к кому больше обратиться за мудрым советом во всем этом огромном замке.

Легко проскальзывающий в глотку вермут приносил краткую, приятным теплом разливающуюся по внутренностям волну спокойствия. Ощущения эти длились всего ничего — он даже не успевал поставить бокал на импровизированный столик, а на деле — поднос в руках полу-оцепеневшей рабыни — как приходилось снова подносить напиток ко рту.

И вовсе он не в настроении для приема гостей. Вошедшую Като Матей приветствовал одним кивком, не поднимаясь. Виной всему были не пресловутые правила этикета или местечковый табель о рангах — просто его спина еще не зажила после падения с Абисского чудовища.

Разобраться в оттенках эмоций, что только что сменили одна другую на холеном герцогском лице — казалось Като непосильным, ибо по лику хозяина замка ритмичной рябью двигались лазурные полосы света, как, впрочем, и по всему, что их окружало. Комната, в которой они находились, была ничем иным, как подводной пещерой, а пол — всего-навсего стеклянной перегородкой, за которой жило своей жизнью со всеми его обитателями море Кэтлей. Часть пола в самом центре покоев вовсе отсутствовала; и ступени из черного мрамора, прожилки которого то и дело омывали набегавшие волны, — были спуском под воду.