Стивен Кинг - Темная Башня

— Красивая ложь.

— Да, пожалуй.

Она включила телевизор, надеясь, что Роланда это отвлечет, его реакция ее потрясла (хотя она убеждала себя, что всего лишь развеселила). Когда он сказал ей, что не может этого видеть, она не поняла, как воспринимать его слова; поначалу подумала, что он говорит об интеллектуальной убогости того, что показывали на экране. Потом решила, что он говорит (пусть и не прямо) о постигшем его горе, трауре, в котором он пребывает. И только когда он уточнил, что слышит голоса, да, но видит только полосы, от которых слезятся глаза, до нее дошло, что он говорил о том, что было на самом деле: он не видел экранной «картинки». Ни серии «Розанны», которую показывали далеко не в первый раз, ни рекламного ролика кукурузных хлопьев, ни говорящих голов в местном выпуске новостей. Она дождалась, пока не прошел сюжет со Стивеном Кингом (на вертолете его доставили в Центральную больницу штата Мэн в городе Льюистон, где тем же вечером сделали операцию, которая позволила спасти ему правую ногу; состояние писателя оценивалось как удовлетворительное, впереди его ждали новые операции, дорога к полному выздоровлению представлялась долгой и неопределенной), потом выключила телевизор.

Она выкинула объедки и одноразовую посуду (после обеда, купленного в КЖК, их всегда набиралось много), смущенно пожелала Роланду спокойной ночи (он ей ответил, рассеянно, словно мыслями был совсем в другом месте, отчего она занервничала и опечалилась) и прошла в свой номер. С час посмотрела какой-то старый фильм с Юлом Бриннером, который играл сошедшего с ума робота-ковбоя, потом выключила телевизор, пошла в ванную, чтобы почистить зубы. Только тут поняла, что забыла захватить с собой зубную щетку. Почистила зубы, как могла, пальцем, потом легла на кровать в трусиках и лифчике (о ночной рубашке тоже вовремя не подумала). Пролежала час, прежде чем поняла, что прислушивается к звукам за тонкой, как бумага, стеной, и особенно к одному звуку: грохоту выстрела из револьвера, который Роланд снял вместе с ремнем перед тем, как вылезти из кабины и пройти в мотель. Одного-единственного выстрела, который бы означал, что Роланд нашел наиболее простой способ положить конец своей печали.

Когда больше не могла выносить тишины в соседнем номере, поднялась, оделась и вышла из мотеля, чтобы посмотреть на звезды. Там и нашла Роланда, сидевшего на бордюрном камне. Несобака лежала рядом с ним. Хотела спросить, как ему удалось так тихо выйти из номера, что она этого не услышала (стены-то такие тонкие, а она так сильно напрягала слух), но передумала. Вместо этого спросила, что он тут делает, и обнаружила, что совершенно не готова ни к правдивости ответа, ни к абсолютной беззащитности повернувшегося к ней лица. Думала, что Роланд, как принято в современном цивилизованном обществе, уйдет от прямого ответа, а он ответил с ужасающей честностью:

— Я боюсь идти спать. Я боюсь, что мои мертвые друзья придут ко мне, а если я их увижу, меня это убьет.

Она пристально посмотрела на Роланда, освещенного с двух сторон, как из окна его номера, так и ужасным холодным хэллоуиновским светом натриевого уличного фонаря.

И хотя ее сердце билось так сильно, что сотрясало всю грудь, голос звучал достаточно спокойно, когда она спросила:

— Тебе станет легче, если я лягу с тобой?

Он обдумал ее вопрос, кивнул:

— Думаю, да.

Она взяла его за руку, и они прошли в номер, который она сняла для него. Он разделся без малейших признаков смущения, она оглядела, в благоговейном трепете и страхе, множество шрамов, которые покрывали верхнюю часть его тела: красную полосу от удара ножом на одном бицепсе, бледный след ожога на другом, белые перекрестные шрамы от плетей на лопатках и между ними, три углубления, которые могли остаться только после пулевых ранений. И разумеется, изуродованная правая рука. Ее мучило любопытство, но она знала, что никогда не решится спросить, откуда что взялось.

Она разделась сама, после короткого колебания сняла бюстгальтер. Груди повисли, на одной тоже был шрам, после операции — не ранения. И что с того? Она никогда не тянула на модель, даже в свои лучшие годы. И даже в свои лучшие годы не полагала себя буферами и задом, приложенными к системе жизнеобеспечения. Никому, даже мужу, не позволяла допустить такую же ошибку.

Трусики она, однако, оставила. Если бы подстригла волосы на лобке, возможно, сняла бы и их. Обязательно бы подстригла, если б, поднявшись утром, знала, что вечером будет лежать в кровати с незнакомым мужчиной в номере дешевого отеля, а рядом, в ванной, на коврике будет спать невиданный зверь. И конечно, захватила бы с собой зубную щетку и тюбик «Крэста». [147] «Крэст» — товарный знак фторированной зубной пасты компании «Проктер энд Гэмбл».

Когда он обнял ее, она ахнула и напряглась, потом расслабилась. Но очень медленно. Его бедра прижимались к ее заду, и она чувствовала, мужчина он хоть куда, но, вероятно, думал он только о душевном покое: пенис оставался вялым.

Он сжал ее левую грудь, прошелся большим пальцем по шраму, оставшемуся после операции по удалению опухоли.

— Что это? — спросил он.

— Ну, — спокойствия в голосе не осталось, — доктор сказал мне, что через пять лет у меня будет рак. Вот они и вырезали эту опухоль до того, как она успела… ну не знаю, как это называется… метастазы появляются позже, если появляются.

— До того, как она успела созреть?

— Да. Точно. Именно так. — Ее сосок затвердел, как камень, и он, несомненно, это чувствовал. Ой, как странно все получилось.

— Почему твое сердце бьется так сильно? — спросил он. — Я тебя пугаю?

— Я… да.

— Не бойся меня, — сказал он. — С убийствами покончено. — Долгая пауза. Они слышали легкий гул, доносящийся с автострады: движение не замирало ни на секунду. — Пока, — добавил он.

— Понятно, — выдохнула она. — Хорошо.

Его рука обхватывала ее левую грудь. На шее чувствовалось его дыхание. Прошла целая вечность, может — час, а может — пять минут, дыхание стало реже и глубже, и она поняла, что он уснул. Ее это порадовало и разочаровало одновременно. Несколько минут спустя она тоже заснула, и уже давно не спала так крепко. Если он и видел во снах своих ушедших друзей, то ее не тревожил. Когда она проснулась в восемь утра, он, обнаженный, стоял у окна, смотрел в узкую щелку, чуть отодвинув занавеску одним пальцем.

— Ты спал? — спросила она.

— Немного. Можем ехать?

Они могли бы добраться до Манхэттена в три часа дня, а въехать в город в воскресенье гораздо проще, чем в понедельник утром, в час пик, но отели в Нью-Йорке стоили дорого, так что ей наверняка пришлось бы воспользоваться кредитной карточкой. Вот почему они остановились в «Мотеле 6» в городе Харвич, штат Коннектикут. Она сняла один номер, и в ту ночь он занялся с ней любовью. Не потому, что хотел, она это чувствовала, просто понял, что этого хочет она. Может, нуждается в этом.