Стивен Кинг - Темная Башня

Стрелок поднялся. Юноша смотрел на него снизу вверх, широко раскрытыми, изумленными глазами, прижимая к груди альбом. Роланд повернулся. Набрал полную грудь воздуха и издал громкий крик:

— А ТЕПЕРЬ РОЛАНД ИДЕТ К ТЕМНОЙ БАШНЕ! Я НЕ УРОНИЛ СВОЕЙ ЧЕСТИ, И ПО-ПРЕЖНЕМУ НЕСУ РЕВОЛЬВЕР МОЕГО ОТЦА, И ТЫ ОТКРОЕШЬСЯ ПОД МОЕЙ РУКОЙ!

Патрик наблюдал, как он шагает туда, где заканчивалась дорога, к черному силуэту на фоне горящего кровавым огнем неба. Он наблюдал, как Роланд шел среди роз, и сидел, дрожа в сумерках, когда Роланд начал выкликать имена своих друзей, близких, членов ка-тетов. Эти имена далеко разносились в кристально чистом воздухе, словно хотели навечно остаться в нем эхом.

— Я иду во имя Стивена Дискейна, он из Гилеада!

Я иду во имя Габриэли Дискейн, она из Гилеада!

Я иду во имя Кортленда Эндруса, он из Гилеада!

Я иду во имя Катберта Оллгуда, он из Гилеада!

Я иду во имя Алена Джонса, он из Гилеада!

Я иду во имя Джейми Декарри, он из Гилеада!

Я иду во имя Ванни Мудрого, он из Гилеада!

Я иду во имя Хакса-повара, он из Гилеада!

Я иду во имя Давида-сокола, он из Гилеада и неба!

Я иду во имя Сюзан Дельгадо, она из Меджиса!

Я иду во имя Шими Руиса, он из Меджиса!

Я иду во имя отца Каллагэна, он из Салемс-Лота и с дорог!

Я иду во имя Теда Бротигэна, он из Америки!

Я иду во имя матушки Талиты, она из Речного Перекрестка, и положу здесь ее крест, как и обещал!

Я иду во имя Стивена Кинга, он из Мэна!

Я иду во имя Ыша, храбреца, он из Срединного мира!

Я иду во имя Эдди Дина, он из Нью-Йорка.

Я иду во имя Сюзанны Дин, она из Нью-Йорка!

Я иду во имя Джейка Чеймберза, он из Нью-Йорка, и его я называю своим истинным сыном!

Я — Роланд из Гилеада, и я иду сам по себе; ты мне откроешься .

И вот тут протрубили в рог. От этого звука у Патрика похолодела кровь, и при этом он испытал благоговейный трепет. Эхо затихло, а минуту спустя раздался громкий, раздирающий барабанные перепонки скрежет: открывалась дверь, простоявшая запертой целую вечность.

И наступила тишина.

Патрик просидел, где и оставил его Роланд, у подножия пирамиды, дрожа всем телом, пока в небе не появились Старая Звезда и Древняя Матерь. Песня роз и Башни не прекратилась, но заметно поутихла, смолкла буквально до шепота.

Наконец он вернулся на дорогу, собрал все уцелевшие банки, которые смог отыскать (их оказалось на удивление много, учитывая силу взрыва, который уничтожил повозку), нашел мешок из оленьей шкуры, в который их и положил. Вспомнил, что забыл карандаш и вернулся за ним.

Рядом с карандашом, поблескивая в свете луны, лежали часы Роланда.

Юноша взял их, издав короткий (и нервный) радостный крик. Положил часы в карман. Затем вышел на дорогу и закинул на плечо мешок с банками.

Я могу сказать вам, что он шагал чуть ли не до полуночи, прежде чем остановился, чтобы отдохнуть. Я могу сказать вам, что часы полностью остановились. Я могу сказать вам, что на следующий день, около полудня, когда он вновь посмотрел на них, они шли в положенном направлении, но еще очень медленно. А вот больше о Патрике я ничего рассказать не могу. Ни о том, добрался ли он до «Федерала», ни о том, нашел ли Заику Билла, ни о том, вернулся ли на американскую сторону. Ничего такого я вам рассказать не могу, скажите: увы. Здесь темнота скрывает его от глаза рассказчика, и он должен идти в ней один.

Никто не поднимает крика, не шарахается в сторону, когда маленький, на электрическом ходу, скутер выкатывается из ниоткуда в Центральный парк. Большинство тех, кто находится рядом, смотрят в белое небо, на первые планирующие снежинки, предвещающие сильный предрождественский снегопад. «Буран 87-го», так его назовут в газетах. А те посетители парка, кто не задрал голову, смотрят на хор, приехавший из Верхнего Манхэттена. На мальчиках темно-красные блейзеры, на девочках — темно-красные свитера. Это хор Гарлемской школы, его еще называют «Розы Гарлема» в «Пост» и в соперничающем с ней таблоиде «Нью-Йорк сан». Они поют старые рождественские гимны, голоса их звучат в унисон, они щелкают пальцами, от строфы к строфе, и звуки эти похожи на те, что звучали в ранних песнях таких групп, как «Спэрс», «Коустерс» и «Дак дайэмендс». [232] Группа «Коустерс» (The Coasters) существовала и в нашей реальности (впервые выступила в 1955 г.), остальные — в том мире, куда попала Сюзанна. Школьники стоят неподалеку от участка Центрального парка (где белые медведи коротают свою городскую жизнь) и поют «Что это за дитя?»

Один из тех, кто смотрит на первые снежинки, — мужчина, которого Сюзанна хорошо знает, и ее сердце при виде этого мужчины подпрыгивает до самого неба. В левой руке он держит большую чашку из вощеной бумаги, и она уверена, что в чашке — горячий шоколад, со сливками поверху.

На мгновение она не может прикоснуться к рычагам управления скутером, на котором выехала из другого мира. Мысли о Роланде и Патрике разом вылетели из головы. Думать она может только об Эдди… Эдди, который стоит перед ней, здесь и сейчас, снова живой Эдди. И если это не Ключевой мир, не совсем Ключевой, что с того? Если Кооп-Сити находится в Бруклине (или даже в Куинз), а Эдди ездит на «такура спирит» вместо «бьюик электры», что с того? Никакого значения это не имеет. А имеет значение только одно, и вот это одно мешает Сюзанне повернуть рычаг и направить скутер к Эдди.

А вдруг он не узнает ее?

Вдруг, повернувшись к ней, увидит лишь бездомную черную женщину, сидящую на трехколесном скутере с электромотором, аккумулятор которого скоро сдохнет, черную женщину без денег, без одежды, без адреса (не в этом где и когда, скажите: спасибо, сэй) и без ног? Бездомную черную женщину, не имеющую к нему никакого отношения? А если он все-таки узнает ее, где-то в глубинах сознания, но откажется от нее так же решительно, как Петр отказался от Иисуса, потому что воспоминания эти слишком болезненны?

А может, все будет гораздо хуже, и, когда он повернется к ней, она увидит пустые, выжженные глаза давно сидящего на игле наркомана? Если, если, если, сплошные если, и тут начинается снегопад, которому предстоит в самом ближайшем времени выбелить весь мир.

Прекрати хныкать и езжай к нему , — говорит Роланд. — Не для того ты противостояла Блейну, тахинам в «Синих небесах» и твари под замком Дискордия, чтобы сейчас поджать хвост и убежать, ведь верно? Конечно, тебе достанет духа подъехать к нему .

Но у нее нет уверенности, что достанет, пока она не видит свою руку, поднимающуюся к рычагу на руле. Но прежде чем она успевает повернуть его, в голове вновь раздается голос стрелка, только теперь в нем звучит смешок: