Александр Бруссуев - Охвен. Аунуксиста

В бешенстве викинги вышвырнули с карниза все трупы стариков-друидов. Но море не приняло эту жертву, разбросав изломанные тела по прибрежным камням. Только жадные чайки на лету потирали крылья, дожидаясь, когда ветер позволит им как следует попировать.

Никто из викингов не роптал, что вышли в море в такую погоду. По всем прогнозам никакой бури не предполагалось. Да и сейчас ветер еле ощущался, светило солнышко, но волны накатывались — одна грознее другой.

— Это Карл негодует, попав вместо Валгаллы к морскому царю, — говорили воины.

Не помогали не жертвы, ни молитвы.

— Бискай очень вспыльчив, — сквозь зубы повторял Густав.

— Может быть, также и отходчив? — спросил Охвен, понимая, что речь идет об этом море.

Лишь только старый рубака Трувор, Правая Рука, не впадал в уныние. Морская болезнь его не брала, наоборот, очень хотелось есть. Он постоянно что-то жевал. На исходе второго дня борьбы со стихией Трувор осознал, что он уже достаточно съел, и часть былой еды просится вон из организма. То, что многие его товарищи тоскливо и безнадежно блюют, нисколько не смущало и не вызывало у него похожих симптомов. Ему требовалось несколько иное, более привычное для людей дело.

Когда Трувор пристроился на досках, удерживаясь изо всех сил, его голый зад взлетал к самим небесам, а потом стремительно летел вниз.

— Ты только в лодку не попади, гад! — крикнул Ивальд.

— Что? — приложил одну руку к уху Трувор и немедленно вывалился заборт.

Искать человека посреди гигантских водяных гор — дело безнадежное. Но Рогатый будто ждал этого момента: он метнул своему обделавшемуся товарищу веревку, привязал другой конец к банке, на которой сидел, и снова взялся за весло. Это произошло так быстро, что когда обалдевший Густав проревел: «Человек за бортом!», Трувор уже крепко вцепился в спасительный конец.

Поднять его обратно в ладью при такой погоде возможно было лишь только, если преследовались две цели. Первая — как следует ударить человека о борт, чтобы он отцепился, вторая — чтобы перевернуть лодку и всем оказаться в воде, чтоб никому не было обидно. Но Торн считал по-другому.

— Дайте мне бочку масла! Держать руль! По моей команде тащить Трувора и поворачивать бортом к волне! — кричал он приказы.

Охвен настолько утомился, впрочем, как и все прочие члены команды, что они не думали о последствиях, готовые точно выполнять распоряжения вождя.

А Торн меж тем выбил топором у полученного бочонка донышко и рявкнул:

— Тащите девочку! Руль на борт!

С этими святыми словами он одним махом вылил все бочку в море. В это время с другого борта уже подтаскивали взволнованного Трувора. И случилось чудо: волна, готовая перевернуть дракар, уткнувшись в разлитое масло, разом успокоилась.

— Руль на волну! — сразу же крикнул вождь. Следующая волна ударила со всей яростью: трюк с маслом ее обмануть уже не мог. Но дракар тем временем развернулся, а Трувор, сверкнув голой задницей, бросился на свое место и вцепился в весло. Он начал неистово грести, словно пытаясь этим отблагодарить товарищей за спасение.

С этого момента волны, словно утомившись, стали успокаиваться, их высота начала уменьшаться и совсем скоро викинги подняли парус, обессилено откинувшись друг другу на колени.

— Знали бы мы раньше, какую жертву нужно принести, давно бы уже сделали! — сказал Торн. — Трувор! Успел, надеюсь, облегчиться?

— А то! — ответил тот, ерзая на жесткой скамье. Он растер в кровь нежную кожу своих ягодиц, занимаясь греблей без портков. Пока он плавал в море, то содрало с него кроме штанов еще и сапоги.

— Такая вот жертва понадобилась морским богам! — засмеялся Торн.

— Да просто он их своей голой задницей напугал! — поддержал Рогатый. Все викинги сначала через силу, а потом все более естественно засмеялись.

Через день появился берег и деревянная башня Геркулеса на нем, как назвал ее Густав.

— Все, кончился Бискай, — сказал он и шумно выдохнул воздух. — Повезло.

К берегу пристали только, когда достаточно удалились от селения. Уже собираясь провалиться в сон, Охвен подумал, что людям несвойственно долго находиться в море, там у них портится аппетит и настроение. Потом, вернувшись домой, он не будет выходить даже в Ладогу.

Через двадцать дней после начала их похода они дошли до города Абила. После памятного Биская, казалось, наступила стремительная весна. Здесь же у подножий Геркулесовых столбов было лето. Да и вода внезапно стала необычного изумрудного цвета. Через дракар летали радужные рыбки, некоторые попадали за пазуху или за шиворот разомлевшим от тепла викингам. По виду, да и по вкусу они напоминали селедок.

Пополнить запасы еды Торн решил в городке Унцы, где располагался огромный рынок. Здесь впервые Охвен увидел черных людей. Пока Торн улаживал все необходимые таможенные формальности, карел смотрел на снующих полуголых, словно равномерно запачканных сажей, крикливых и беззаботных людей. Он им не доверял, памятуя еще дома услышанные от кого-то слова, что черный цвет кожи стал от того, что его проклял бог.

— Это маори, — пояснил Густав. — Они, по сравнению с теми, кто живет по ту сторону моря, просто снежинки. Там вот ходят люди, как головешки. Да! Кроме зубов и глаз ночью и не разглядеть.

Но Охвену было вполне достаточно вида этих маори. Доверия он не вызывал, поэтому отлучиться от дракара карел не решился. Лучше он бессменно будет нести охрану их ладьи, чем снова попадет в неприятность, подобную той, что случилась на Гуирнси.

Он сидел на борту, плавился под солнцем и смотрел, как снуют по поверхности воды мелкие рыбешки. Из камней под кустами высунулся настороженный кот.

— Кис — кис, — сказал Охвен, но кот плевал на эти слова и продолжал смотреть в никуда. Как известно, кошки могут одновременно находиться в двух мирах, по настроению. Может, в потустороннем бытии было, на что смотреть. У него шевелились только уши и ноздри. Временами шкура на хорошо различимых ребрах дрожала, как у лошади, истязаемой гнусом.

Охвен не шевелился, кот тоже.

— Ну и пошел ты в пень, олигофрен, — проговорил карел.

Кот в ответ чихнул и испугался. От чиха он нечаянно вылез из-под камней и теперь снова сторожился, от страха и возбуждения ударяя себя по бокам тощим длинным хвостом.

Северные собратья этого нервного пришельца выглядели не в пример приятнее: шерсть, хвост трубой, усы. А тут — острая треугольная морда, вытянутое, как у крысы тело, отвисший живот, едва различимая на коже шерсть. Сплошное недоразумение, а не кот.

— Что, животными любуешься? — раздался голос, и из-за куста показался вождь, сопровождаемый светловолосым, но ужасно загорелым человеком. Кот при раздавшихся, как гром среди ясного неба, словах то ли осыпался пылью, то ли утек в доступный потусторонний мир. Во всяком случае, Охвен не заметил его исчезновения: вот он был, а вот его нет.