Александр Бруссуев - Охвен. Аунуксиста

Зрелище завораживало: нагая танцовщица со змеей на фоне закатного солнца. Но что-то было не так. Гад, казалось, утрачивал свою расплывчатость, приобретая вполне естественную, непроходимую для солнечных лучей форму. Барабаны, вроде бы, достигли предельного темпа и вдруг, резко смолкли, словно остановленные невидимым дирижером.

В то же мгновение девушка открыла глаза и издала стон. Изо рта ее хлынула кровь, а голова раскололась перезрелой тыквой. Тело ее не опустилось на песок, потому что уже не было никакого тела. Только змея, толщиной в две руки, продолжала извиваться кольцами. То ли туловище гада слилось с девушкой, то ли как-то незаметно змей успел пожрать бедную красавицу.

Викинги застыли, пораженные. Первым пришел в себя сакс.

— Зачем же так? — громогласно изрек он и пошел к дольмену, на ходу вытаскивая из-за плеча свой боевой молот.

Змея снова замерцала, только теперь вокруг ее тела образовалась некая прозрачная оболочка, толщиной в ладонь.

— Да она же просто растет! — в ужасе прошептал норманну Охвен. — Это ее следы мы видели раньше!

А Карл тем временем отбросил со своего пути застывшего в балахоне человека, причем капюшон открылся, и показалось морщинистое лицо старика.

— Посторонись, дедушка! — прогремел великан и стал легко помахивать молотом перед головой покачивающегося из стороны в сторону змея.

«Он корчит из себя Аякса!» — раздался в голове свистящий голос. Вот как, оказывается, разговаривают пресмыкающиеся.

Ивальд и Охвен, обнажив мечи, вышли к стоящим камням. В это время змей попытался ужалить или ударить сакса в лицо, но тот легко увернулся и взмахнул молотом сам. Если бы не проклятое мерцание, то можно было рассчитывать на то, что оружие гиганта расплющит тело гада. Но удар пришелся по касательной. Змей, вздрогнув, зашипел.

Помощь Карлу не требовалась, но и Ивальд, и Охвен были готовы применить оружие в любой момент. Стоящие, как безмолвные статуи, люди в балахонах не шевелились. Друиды — а это были именно они — миссию свою исполнили, вызвав из мрака воплощенное в змею зло, теперь скучали не у дел.

Карл бил по гаду, и от того отлетали кровавые ошметки. Вероятно, змей, не успев как следует воплотиться, чувствовал некоторую скованность. Сакс, обладающий отменной реакцией, теснил противника к обрыву. Он наоборот чувствовал себя превосходно. Они уже вышли за пределы камней дольмена, и движения змеи еще более замедлились. Гигант провел два молниеносных выпада, которые венчал великолепный удар снизу вверх. Он пришелся как раз по нижней челюсти гада. Попади так же викинг в кого-нибудь другого, имеющего иную конституцию, то голова с шеей немедленно оторвалась бы от плеч. А у змеи такой элемент, как плечи отсутствуют, поэтому она вся волнообразно всколыхнулась и, не в силах удержаться на карнизе, потекла вниз, в пропасть.

Карл опустил окровавленный молот и обернулся к товарищам, потом глубоко вздохнул и пропал. Охвен озадаченно посмотрел на Ивальда, тот округлил в недоумении глаза. Вместе они бросились к краю карниза: далеко внизу на острых камнях лежали рядом безголовая девушка и могучий мужчина. Их тела, переломанные ударом о валуны, поднимали и опускали морские волны. Можно было подумать, что они обнимаются.

— Как? — побледнел Ивальд.

— Наверно, все дело в змее, — начал придумывать Охвен. — Уже падая, хватанула кончиком своего хвоста Карла за щиколотку и увлекла за собой.

— О чем ты говоришь? — викинг даже зажмурил глаза. — Это ж был мой друг!

Охвен очень сочувствовал горю своего товарища, но в это же время было что-то, что отвлекало, что мешало сказать правильные слова утешения. Норманн присел на корточки и закрыл лицо руками. Карел посмотрел, как солнце коснулось морской глади. Добраться засветло до лагеря уже не получится.

Барабаны! Они опять выводили свой бешеный ритм. Охвен осознал, что звук этот снова родился, едва только сакс вытеснил змея из дольмена. Просто тогда ни он, ни Ивальд, не обратили на него внимания, полностью поглощенные созерцанием схватки.

Он обернулся на алтарь, почему-то полагая, что угроза может исходить только оттуда. Другой гад не появился: на землю вкруг лежащего камня резво выскакивали полупрозрачные существа. По количеству рук и ног, можно было предположить, что это феи. Но не по качеству этих конечностей.

Ноги, вывернутые коленями назад, оканчивались копытами, руки — кривыми когтями, лица были настолько неприятны, что к ним более подходило определение: морды. Тонкие черные губы, плотоядно торчащие клыки, острые уши, круглые глаза красного цвета со змеиными зрачками — в них трудно было влюбиться.

Эти твари начали двигаться к окостеневшим в своих халатах с капюшонами друидам. Барабаны не смолкали, тени существ подходили к людям и, поколебавшись, растворялись в них.

— Раз, два, — считал Охвен. — Дюжина и еще один — чертова дюжина.

Внезапно все балахоны разом полетели наземь с плеч. Под ними обнаружились крепкие и высокие существа, точь-в-точь похожие на те эфемерные создания, что вышли из алтаря, но только во плоти.

— Слава богу, — сказал Ивальд. — Пляска голых стариков — не самое приятное зрелище.

Он стоял, высоко подняв голову. Меч покачивался из стороны в сторону, совпадая с ритмом барабанного боя, а в глазах была радость. Померяться силой с чудовищными тварями — достойное дело, чтобы отомстить за друга.

Когда наступила тишина, не в природе, а в головах, Охвен тоже держал меч в состоянии вожделения вражеской крови.

«Охвен! Охвен! — раздался блеющий голос, в котором преобладали басовые ноты. — Помнишь меня, человечек?»

Норманн удивленно посмотрел на товарища. Охвен в ответ пожал плечами. Бывает, мол.

У тварей в руках заблестели кривые мечи, все в зазубринах и ржавчине.

«Мочи козлов!» — раздался боевой крик и чудовища начали неторопливо двигаться. Все их поведение говорило о большой доле уверенности в своих силах.

Викинги снова недоуменно переглянулись. Чтобы прокричать этот клич надо выглядеть несколько иначе. Интересно, в зеркала они когда-нибудь заглядывали?

— Мочи козлов! — взревел Ивальд, и Охвен вторил ему.

«На что вы надеетесь, смертные? Покоритесь своей судьбе!» — вещал меж тем голос, люди и твари застыли с поднятыми мечами, готовые к битве. — «Охвен, предатель и убийца, как смеешь ты, ничтожный раб, поднять оружие на своего хозяина! Не ты ли подло резал беспомощных датчан, принося страдание в их дома, где родители остались без сыновей, а дети без отцов? Не ты ли предал свою мать, не возвращаясь домой, обрекая ее на страдание по сгинувшему отпрыску?»

Охвен ничего не ответил, из глубины его сущности поднималась такая ярость, что кровь в теле должна была бурлить. Кто смеет его упрекать в поступках, вины за которые на нем нет? В то же время, грех от свершения будет всю жизнь лежать на сердце камнем. Кто вообразил себя судьей? Эти порождения тьмы и хаоса? Они смеют обвинять человека!