Брендон Сандерсон - Обреченное королевство

— Или, возможно, потому, что ты не хочешь выслушать правду.

— Достаточно, Адолин.

— Нет, не достаточно! Над нами смеются на всех углах всех лагерей, наша власть и репутация уменьшаются каждый день, а ты предпочитаешь закрывать на это глаза!

— Адолин. Я не хочу слышать такие слова от моего сына.

— А от кого-нибудь другого? Почему, отец? Когда другие говорят о нас, ты разрешаешь им. Но когда Ринарин или я делаем хоть малейший шаг к тому, что тебе кажется неуместным, нас немедленно наказывают! Любой может лгать, но почему я не могу сказать правду? Неужели твои сыновья так мало значат для тебя?

Далинар застыл, выглядя так, как если бы ему дали пощечину.

— Отец, ты действительно не в себе, — продолжал Адолин. Часть его осознавала, что он зашел слишком далеко и говорит слишком громко, но внутри все накипело и рвалось наружу. — Мы должны перестать ходить вокруг да около! Ты должен перестать давать все более неразумные объяснения твоим странным поступкам. Я знаю, это тяжело признать, но иногда люди стареют. И голова перестает правильно работать.

Я не знаю, что не так. Может быть, вина за смерть Гавилара. Книга, Кодекс, видения — может быть, все это попытки убежать, освободиться, искупить свою вину. То, что ты видишь, не реально. И ты живешь, пытаясь сделать вид, что ничего особенного не происходит. Но я лучше отправлюсь в Бездну , чем разрешу тебе разрушить весь наш дом, не высказав все, что я думаю.

Последние слова он практически прокричал. Их эхо наполнило огромное помещение, и Адолин сообразил, что его трясет. За всю свою жизнь он никогда не говорил с отцом таким тоном.

— Ты думаешь, что я никогда сам не задавал себе такие же вопросы? — холодно сказал Далинар, глядя на него жестким взглядом. — Много раз я обдумывал все то, о чем ты говоришь.

— Тогда, может быть, ты должен обдумать еще раз.

— Я должен верить в себя. Видения пытаются показать мне что-то важное. Я не могу доказать это или объяснить, откуда я это знаю. Но это правда.

— Конечно, ты так думаешь, — сердито сказал Адолин. — Неужели ты не понимаешь? Именно так ты и должен чувствовать. Люди всегда видят то, что хотят увидеть. Посмотри на короля. Он видит убийцу в каждой тени, и перетершийся ремень превращается в коварный заговор против монарха.

Далинар ничего не ответил.

— Иногда самые простые ответы и являются самыми верными, отец! — сказал Адолин. — Подпруга короля просто перетерлась. А ты… ты видишь то, чего нет. Извини.

Их взгляды встретились. Адолин не отвернулся. Он не мог отвернуться.

Наконец отвернулся Далинар.

— Оставь меня, пожалуйста.

— Хорошо. Великолепно. Но я хочу, чтобы ты обдумал мои слова. Я хочу, чтобы…

— Адолин. Иди .

Адолин стиснул зубы, но повернулся и ушел.

Я должен был это сказать , подумал он, выходя из галереи.

Но легче на душе не стало.

Семь лет назад

— Так не годно, — сказал женский голос. — Для чего резать народ, доставая наружу то, что спрятал Всемогущий, и не без причины.

Кал застыл, стоя в переулке между двумя домами. Небо над головой было серым; зима пришла вовремя. Скоро Плач, сверхштормы налетали нечасто. Но для растений было слишком холодно, чтобы радоваться передышке; камнепочки проводили зимние недели, свернувшись внутри раковин. Многие животные впадали в зимнюю спячку, ожидая возвращения тепла. К счастью, сезоны длились всего несколько недель. Непредсказуемо. Так устроен мир. Стабильность настает только после смерти. Так по меньшей мере учили арденты.

На нем было толстое, подбитое ватой пальто из хлопка разрыв-дерева. Грубая, но теплая материя, выкрашенная в темно-коричневый цвет. Капюшон накинут, руки в карманах. Справа от него стоял дом булочника — семья спала в треугольном погребе у задней стены, впереди находился магазин. Слева от Кала находилась таверна, в которой всю зиму текли в изобилии лависовый эль и шлакпиво.

Недалеко от него болтали две невидимые женщины.

— Ты знаешь, что он украл у старого лорд-мэра целый кубок сфер? — сказала женщина, понизив голос. — Хирург говорит, что это подарок, но он единственный, кто стоял у кровати бедного Уистиоу, когда тот умирал.

— Но, как я слышала, есть документ, — сказал первый голос.

— Немного глифов. Не настоящее завещание. И чьей рукой написаны эти глифы? Самим хирургом! Не годно, что в этот момент рядом с лорд-мэром не было женщины-писца. Говорю тебе, так не годно.

Кал стиснул зубы, ему захотелось выйти и показать женщинам, что он слышит их. Отец бы не одобрил. Лирин не хотел становиться причиной раздоров или конфузов.

Но то отец. Так что Кал вышел из переулка и прошел мимо нанны Терит и нанны Релины, чесавших языки перед булочной. Терит, жирная женщина с курчавыми черными волосами, была женой булочника. Она, захлебываясь от удовольствия, пересказывала очередную клевету. Кал резко поглядел на нее и с радостью увидел смущение, на мгновение вспыхнувшее в ее карих глазах.

Кал осторожно пересек площадь, стараясь не поскользнуться на тонком льду. Дверь булочной с грохотом закрылась, обе женщины сбежали внутрь.

Однако радость продлилась недолго. Почему люди говорят об отце такие гадости? Они называют его сумасшедшим и отвратительным, но со всех ног бегут покупать заклинания и охранные глифы у приезжего аптекаря или торговца счастьем. Пусть Всемогущий пожалеет тех, кто действительно помогает людям.

Все еще кипя от возмущения, Кал обогнул несколько углов и подошел к ратуше, к стене которой была прислонена длинная приставная лестница; на ней стояла его мать и тщательно обрабатывала карниз здания. Хесина была высокой женщиной и обычно связывала волосы в косу, а на голову повязывала платок. Однако сегодня она надела поверх платка вязаную шапочку. На ней, как и на Кале, было длинное коричневое пальто, из-под полы которого выглядывала синяя кайма ее платья.

Она занималась несколькими свисавшими с крыши наростами, похожими на сосульки. Сверхштормы приносили с собой воду, а вода приносила крэм. Если ничего с ним не делать, крэм постепенно облеплял здание. И надо было регулярно его счищать, иначе крыша в любой момент могла обрушиться под его тяжестью.

Она заметила Кала, и на ее красных от холода щеках появилась улыбка. Узкое лицо, решительный подбородок, полные красные губы — она была красивой женщиной. По меньшей мере так думал Кал. Но уж красивее, чем жена булочника, в любом случае.

— Отец отпустил тебя с уроков? — спросила она.

— Все ненавидят отца, — выпалил он.

Мать вернулась к работе.

— Каладин, тебе уже тринадцать. Ты уже достаточно взрослый и не должен говорить такие глупости.