Валерий Евтушенко - Юность атамана

Наступило тягостное молчание, все присутствующие хорошо знали характер принца и понимали, что он готов предпочесть смерть поражению. А неудачный штурм и будет означать поражение, на вторую попытку просто не хватит сил.

Неожиданно для всех со своего места поднялся Хмельницкий, которого еще мало кто из присутствующих не то, что знал, но даже и видел. «Ваше высочество, — обратился он к принцу, — волонтеры просят оказать им честь начать штурм Дюнкерка первыми.»

Слыша удивленный шепот, членов совета, главнокомандующий выдержал паузу, после чего просто сказал: «Надеюсь, ваши люди оправдают оказанное им доверие.»

…Сейчас, когда артиллерийская дуэль продолжалась уже около часа, а казаки не начинали штурма, принц постепенно начал терять терпение.

— Месье, — наконец обратился он к Хмельницкому, — почему ваши люди не идут на приступ. Чего они ждут?

— Видимо, сир, — с недовольным видом насмешливо вмешался маршал де Граммон, — они ожидают, что стены Дюнкерка рухнут сами, подобно стенам Иерихона!

Несмотря на драматизм ситуации, тонкая улыбка скользнула по губам де Конде, он хотел что-то добавить, но в это время Хмельницкий, совершенно спокойно ответил:

— Именно так, господин маршал, именно так. Они ожидают, когда падут стены крепости.

Принц и маршал одновременно взглянули на казака, не понимая шутит он или говорит серьезно, но в это время раздался чудовищной силы взрыв. Часть крепостной стены взлетела на воздух, но не успели еще каменные осколки упасть на землю, как в образовавшийся проем прямо в клубы поднявшейся пыли, прыгая в ров, ринулись две с половиной тысячи волонтеров. Запорожцы неслись сплошной лавиной и буквально за несколько минут, преодолев двести или триста метров, отделявших их от стен, ворвались в крепость. Деморализованные защитники Дюнкерка не успели еще придти в себя от неожиданности, как оказались буквально сметены дикой орущей ордой запорожских казаков, сабли которых уже приступили к своей кровавой жатве.

— Господин маршал, — с загоревшимся восторгом взглядом, крикнул принц, — командуйте атаку! Победа в наших руках!

Дав шпоры коню, маршал выхватил шпагу и, встав впереди колонн своей пехоты, повел ее в бой.

Обернувшись к Хмельницкому, восхищенный принц спросил:

— Месье, чья это замечательная идея подвести подкоп под крепость.

— Это обычная тактика запорожцев при осаде крепостей, ваше высочество, — пожал плечами Хмельницкий, — а предложил подвести подкоп под крепостную стену и заложить там бочки с порохом полковник Серко. Вчера мы провели небольшую разведку местности и убедились, что скальных пород там нет, в основном глина и песок. Вот за ночь казаки и подвели подкоп.

— Передайте от меня благодарность вашим запорожцам и особенно автору этой замечательной идеи, — сказал принц крови, протягивая Хмельницкому руку, к которой тот почтительно приложился губами.

В один из дней начала октября 1625 года в Черкасский городок возвратился караван торговых казаков, которые еще летом ездили в Полтаву за товарами. Несмотря на то, что Дикое поле между Днепром и Доном в те далекие времена не было заселено, но и совершенно пустынным оно не было. Здесь издавна в хуторах селились беглые крестьяне из центральных областей Московского государства, распахивая бесхозную плодороднейшую целинную почву, приносившую великолепные урожаи. Тут проходили самые безопасные торговые пути из литовско-польской Украйны, Путивля и Севска на Дон и далее в Крым и Персию, по которым бойко передвигались караваны купцов. Через каждый десяток-другой верст здесь можно было найти корчму или постоялый двор и остановиться день-другой на отдых.

Дорога из Запорожья к Черкасску проходила намного южнее: от Самары и Конских вод к верховьям Миуса и только у Аксая пересекалась с торговыми путями. Была она на добрых двести верст короче, но зато и опаснее: жилья здесь было не встретить, а вот наткнуться на какой-нибудь татарский разъезд или отряд бродячих разбойных людей не составляло труда.

В этот раз торговые казаки к Полтаве сходили удачно. Привезенные ими с Дона товары: сафьян, шелк, юфть, богато инкрустированное восточной вязью и узорами оружие разошлись в мгновение ока, а взамен они по весьма выгодным ценам приобрели мед, жито, горилку, венгерские вина, селитру, словом, все то, что пользовалось спросом на Дону. Там же к ним прибился какой-то местный паренек лет шестнадцати, но выглядевший немного старше, высокий и широкоплечий. Назвался он Иваном по прозванию Серко и упросил казаков взять его с собой на Дон. Федору Грекову, старшему торговых людей, плечистому казаку лет тридцати, с окладистой каштановой бородой, паренек понравился, и он согласился взять его с собой в качестве слуги за харчи.

По возвращению в Черкасск Греков привел Ивана к молодому в то время еще атаману Татаринову, будущему герою «азовского сидения».

— Откель будешь, детинушка, — спросил тот, окинув одобрительным взглядом крепко сбитую фигуру парня, — дело пытаешь или от дела лытаешь?

Иван не стал ничего утаивать, рассказав, что родом он из местечка Мурафа Брацлавского воеводства. Отец его, выходец из мелкопоместной русской шляхты, намеревался отдать сына в канцеляристы, но он сбежал из дому, добрался до Полтавы, откуда хотел попасть на Дон и стать казаком.

— А почто ты к черкасам не пристал? — удивился атаман. — Из твоих мест до Сечи гораздо ближе.

— Так летами я не вышел еще, — замялся Серко, — для приема на Сечь годков не хватает.

— Да, туда принимают, кому уже двадцать исполнилось, — кивнул Татаринов, — а тебе, кстати, сколько?

— Пятнадцать весной стукнуло, — не стал врать Иван, глядя прямо в глаза Татаринова.

Атаман вскинул брови и хотел было сказать, что и в донские казаки в таком возрасте его тоже еще не примут, но вдруг наткнувшись на взгляд темно — карих, почти черных, магнетических глаз собеседника, словно погрузился в них, как в омут, и внезапно забыл, о чем хотел вести речь.

На несколько секунд установилось молчание, прерванное покашливанием Грекова, переминавшегося рядом с ноги на ногу.

Отогнав непонятно откуда нахлынувшее оцепенение, атаман, тряхнул кудрявой головой и сказал совсем не то, что хотел сказать раньше:

— Ты Федор его привел на Дон, тебе за него и отвечать. Бери парня к себе и обучай нашему казацкому ремеслу.

Надо отдать ему должное, Федор к порученному делу отнесся добросовестно. Особой работой по хозяйству он Ивана загружать не стал, давая ему возможность вместе с другими подростками заниматься джигитовкой, рубкой лозы, стрельбой и всем остальным, что необходимо было знать казакам, чтобы стать мастерами ратного дела. Черкасск в то время был совсем небольшим пограничным городком на южном порубежье Московского государства. Казаки большей частью жили в землянках и избах-куренях, только посреди городка на площади стояла каменная часовня, поэтому за два следующих года Иван познакомился почти со всеми его жителями и стал здесь своим. Его хорошо знали не только сверстники, но и казаки постарше. Он возмужал, раздался в плечах и выглядел года на два старше своих лет. Его нельзя было назвать красивым, но крупные черты, будто вырезанного из дуба лица, обладали притягательной силой, привлекая к себе взгляды окружающих. Многие, общаясь с Иваном, замечали, что, попадая под воздействие его магнетических глаз, делали совсем не то, что хотели вначале. Кое-кто даже стал считать его характерником, но плохого он ничего никому не делал, поэтому большинство казаков к нему были хорошо расположены. Впрочем, неизвестно, как бы дальше сложилась судьба Ивана на Дону, но тут прошел слух о том, что запорожцы собираются идти в поход против Крыма. Набралось тогда сотни три донцов, с которыми увязался и Серко, и поспешили они на Запорожье.