Дмитрий Таланов - Школяр

Габриэль, полуобернувшись, спросила слабым голосом:

— Якоб, а у кого ключи от Первой Медицинской? Нам нужно там остановиться.

— У меня, однако, — сказал конюх. — Профессор Иллуги отдал мне все ключи.

— Якоб, — сказал ему Ян, — ты нас не жди. Поверь на слово, эти лошади скоро упадут и заснут крепким сном, так что отведи-ка ты их сразу на конюшню!

В лаборатории Габриэль чуть оживилась. Бывая здесь чаще других, она пошуровала по шкафам и выставила на пустой стол две бутылочки темного стекла и моток коричневой ленты.

— Дай руку, — сказала она Яну.

Оторвав от ленты кусок, она смочила его одной из бутылочек. Резкий запах заполнил собой лабораторию. Едва лента коснулась пострадавшей руки, Ян зашипел от боли. Габриэль замерла.

— Давай дальше, — подбодрил он. — Мало ли что было на зубах этих зверей!

Очистив его ладонь от засохшей крови, Габриэль сказала:

— Здесь только в одном месте прокушена мягкая часть, остальное просто глубокие царапины.

Щедро намочив остаток ленты из второй бутылки, она весьма умело обмотала ладонь Яна. Все, кто был в лаборатории, скривились от неприятного запаха. Филь распознал лекарство: точно такой вонючей лентой были обмотаны его руки три с половиной года назад, когда он очнулся в Хальмстеме наутро после лютого шторма.

— С тобой всё. Кто следующий?

Габриэль посмотрела на Анну, чей плащ свисал спереди рваными лохмотьями.

— Не стоит беспокоиться обо мне, со мной всё хорошо, — невежливо ответила Анна. — Проверь-ка лучше Мету!

— Я в порядке, — тихо сказала Мета, глядя в пол.

— На мне тоже ни царапины, — доложил Филь, не дожидаясь вопроса.

От сумасшедшей скачки лицо Меты заливал яркий румянец. Длинные опущенные ресницы бросали густые тени на пылающие щеки. Время от времени она взглядывала на Анну, будто её что-то тревожило, но так, чтобы та этого не заметила. Выходя на улицу, она придержала Филя за рукав.

На Алексу быстро опускались сумерки. Сыпавший с утра снег перестал, но его успело навалить по колено. Пустынные улицы с черными окнами домов нагоняли тоску.

— Голдарн! — выругалась Анна, пробивая себе дорогу в снегу. — Да что ж мы будем делать здесь все эти три недели?

Филя посетила та же самая мысль, но он вовремя прикусил язык, заметив, что Мета нахмурилась.

— Филь, обещай, пожалуйста, — тихо сказала она, следуя за остальными в некотором отдалении, — что ты придумаешь, чем нам заняться.

Он чуть не споткнулся, ошалело уставившись на неё.

— Провалиться мне на месте, Мета, ты про уроки говоришь? Потому что тут больше нечего делать, мы в западне. Могу обещать, что сначала отосплюсь за весь семестр, а там поглядим.

Она помотала головой:

— Я беспокоюсь об Анне!

Филь отметил, что в лаборатории он не ошибся, и немедленно загорелся узнать, в чем дело.

— Мета, не валяй дурака, выкладывай всё сразу!

Она вздохнула и, взяв его руку, вперила в него прямой бесхитростный взгляд.

— Вы с ней похожи, вы оба не любите скуку, только у тебя талант находить себе занятия. Когда она скучает, она очень злится. А ей нельзя этого делать, она теряет голову. Это перешло к ней от нашего отца. Так что, обещаешь?

Мета стояла к нему так близко, что Филь вдруг, без малейшего всплеска, булькнул и утонул с головой в её зеленых глазах. Пока он шел ко дну, Ёлка испарилась из его сердца, не оставив по себе воспоминания. Вынырнув, Филь хватанул воздуху и сбивчиво произнес, старательно скрывая, что с ним только что произошло:

— Ну, раз ты просишь, обещаю. Только смотри, если тебе не понравится, сама будешь виновата!

Она радостно улыбнулась и потащила его за собой, догоняя ушедших вперед. Процессия сделала короткую остановку на Башенной площади для обсуждения, стоит им отправиться по дормиториям или для начала поискать чего-нибудь съедобного в трапезной.

Победила трапезная. В ней было пусто, сумрачно и холодно, как во всей Алексе. Масляная лампа, стоявшая на одном из столов, освещала сиротливую горбушку хлеба и ополовиненный кем-то чан с квашеной капустой. В капусте посверкивали кристаллики льда.

Якоб выскочил из кухни, держа в руках другой чан.

— Э, я вас тут уже заждался! Доброго нет, только постное, но ничего, завтра из деревни приволоку, всё одно солдат кормить. А пока я вам тюри накрошил с луком, капусты туда покидаете, и будет вам ужин! — Он убежал обратно.

Сев за стол, Анна сдернула шапку и повела носом в сторону тюри.

— М-да… Не достигнув желаемого, сделаем вид, что желали достигнутого. Сегодня в дормиториях будет смердеть. Где наши ложки, Якоб? — шевеля пальцами, крикнула она в сторону кухни. — И сделай нам, пожалуйста, баню, а то от нас несёт потом, как от твоих лошадей!

Едва все расселись, Якоб снова выбежал из кухни с подносом ложек, вилок и ножей.

— Баня будет, — заверил он, — а лошадки впрямь заснули, едва я их завел. Спят так, что храпят, аж всех кошек перепугали! Завтра я их возьму и с мужичками привезу ваши сундуки, не беспокойтесь, и ту стаю мы проредим, нечего им тут шастать. Хорошие лошадки, бегут хорошо и волков не боятся!

Мета, сидя напротив Анны, наклонилась вперед и тихо сказала:

— У тебя кровь под ногтями, иди сполосни.

— Моя или волчья?

Разглядывая ногти, Анна пошла на кухню. Якоб тоже хотел вернуться туда, но Ян вскочил с места и силой усадил его на скамью.

— Нет уж, приятель, сегодня ты сидишь с нами, вместе шкуру спасали. Бери ложку!

— Дык… Я… Непривычно как-то, — покраснел конюх, но было видно, что он крайне польщен.

Притулившись на скамье рядом с Филем, Габриэль сидела тихо и неподвижно и смотрела прямо перед собой. От её вида ему сделалось не по себе. Ему казалось, что все глядят на неё, и он спросил первое, что пришло ему в голову:

— А Анна… она часто бывает такая?

Мета стрельнула в него глазами, отчего его сердце подпрыгнуло к горлу.

— Её надо всего лишь не доводить до этого!

— Она просто рассердилась, — смущенно пробормотал Якоб.

Габриэль уставилась с непонятным выражением на умытую, с чистыми руками Анну, шагавшую к столу в лохмотьях плаща, сквозь прорехи которого проглядывало верхнее платье. Затем она обвела потерянными глазами стол с масляной лампой, горбушкой хлеба, чанами с тюрей и мерзлой капустой. Наткнувшись взглядом на забинтованную руку Яна, Габриэль снова замерла.

— Простите меня, пожалуйста, — прошептала она, склонив голову, закрыла лицо ладонями и громко, навзрыд, заревела.