Джо Аберкромби - Герои

Поэтому он держался на расстоянии от костров и людей вокруг них, наматывая шаги по тылам, направляясь на север по вытоптанному полю боя. Он миновал пару писарей, составлявших при свете ламп списки покойников, один ставил пометки в книге, а другой стягивал покрывала, отыскивая среди трупов достойных переписи и отправки в Срединные земли — слишком знатных, чтобы уйти в северную землю. Как будто один мертвец чем-то отличается от другого. Он перелез через стену, на наблюдение за которой убил целый день — снова ставшую ничем не примечательной крестьянской прихотью, каковой и была до битвы, и побрёл сквозь вечернюю мглу к дальнему левому краю боевых частей, где размещались остатки Первого полка.

— Я не знал, я ничего не знал, я просто не разглядел, кто это!

Примерно в тридцати шагах от ближайшего костра, среди ячменя, усеянного мелкими белыми цветками, стояли двое, рассматривая нечто на земле. Один, которого Танни не узнал, был встревоженным молодым парнем, державшим в руке арбалет. Должно быть, новобранец. Другой был Желток, с факелом в руке, он тыкал в парня указательным пальцем.

— Что здесь? — буркнул Танни, подойдя. В нём уже вызревало дурное предчувствие. Которое оправдалось худшим, когда он увидел, на что они смотрят. — Ох, нет, нет, нет.

На голой земляной проплешине лежал Уорт, его глаза были открыты, и язык свисал наружу, арбалетный болт прошил его точно в грудь.

— Мне показалось — это северянин! — произнёс парень.

— Северяне — к северу от передовой линии, долбоёб! — рявкнул на него Желток.

— Мне показалось — у него топор!

— Лопата. — Танни выудил её из ячменя, рядом с квёлыми пальцами левой руки Уорта. — Выходит, его не стало, пока он занимался своим любимым делом.

— Пиздец тебе, мудак! — взбесился Желток, потянувшись к мечу. Парень беспомощно пискнул, выставляя перед собой арбалет.

— Брось. — Танни заступил между ними, положил обуздывающую длань на грудь Желтка, и издал долгий, болезненный вздох. — Это битва. Мы все совершаем ошибки. Я пойду к сержанту Форесту, узнаю, что надо будет сделать. — Он принял арбалет из обмякших рук парня и сунул в них лопату. — А ты, давай-ка, начинай копать. — Уорту северная земля, пожалуй, в самый раз.

Не нужно долго ждать или далеко ходить, чтобы тебе напомнили, насколько тонка грань между героем и сволочью.

Микки Мэнтл

— Он там?

Трясучка лишь медленно кивнул.

— Там.

— Один? — спросил Утроба, кладя руку на прогнившую ручку двери.

— Входил один.

Что, более чем вероятно, означало — он с ведьмой. Утроба не горел желанием возобновлять с нею знакомство, особенно после того, как вчера повидал её сюрприз, но рассвет уже в пути, и ему тоже давно пора в путь. Уже лет десять, как пора. Но первым делом он должен сообщить об этом вождю. Так будет правильно. Он пшикнул сквозь щёки, скривил зашитую морду, затем повернул ручку и вошёл.

Ишри стояла посередине грязной хибары, приткнув руки-в-боки, склонив голову набок. У её длинного плаща обгорели полы и рукав, сгорела часть воротника — под ним почернели бинты. Но кожа по-прежнему была столь совершенной и гладкой, что щека едва ли не отражала пламя факелов, как чёрное зеркало.

— Ради чего биться с твоим дурачком? — насмешливо фырчала она, вытягивая длинный палец в сторону Героев. — C него тебе ничего не прибудет. А там, в кругу, я не смогу тебя защитить.

— Защитить меня? — Доу сгорбился у чёрного окна, грубое лицо полностью в тени, секира покачивается — прихвачена под самое лезвие. — Я уделывал в кругу мужиков в десять раз круче, чем Принц, мать его, Кальдер. — И он длинно проскрежетал оселком по кромке.

— Кальдер. — Хмыкнула Ишри. — Здесь действуют иные силы. Силы за пределами твоего понимания…

— Какой-там за пределами. У тебя распря с Первым из магов, вот вы и используете мою распрю с Союзом, чтобы сразиться друг с другом. Угадал? Распри, уж поверь мне, я понимаю. Вы, ведьмы и прочие, считаете, что живёте в обособленном мире, но насколько могу судить я, обеими ногами стоите в этом.

Она приподняла подбородок.

— Там, где острая сталь, там и риск.

— Естественно. Тем она нас и влечёт. — И оселок опять со скрежетом лизнул лезвие.

Ишри прищурилась и поджала губы.

— Да что с вами, сволочными розовыми, такое — с вашими сволочными драками и сволочной гордостью?

Доу лишь ухмыльнулся, блеснув зубами, когда его лицо вынырнуло из тьмы.

— О, ты, несомненно, умная женщина, и полезностей у тебя припасено на все случаи жизни. — Ещё раз прильнул точильный камень, и он поднял секиру на свет — замерцала твёрдая кромка. — Но про Север ты знаешь меньше, чем ничего. Я избавился от гордости много лет назад. Не пришлась впору. Натирала во всех местах. Дело в моём имени. — Он опробовал остроту, ведя большим пальцем, нежно, как по шейке возлюбленной, затем пожал плечами. — Я — Чёрный Доу. И отвалить прочь способен не больше, чем слетать на луну.

Ишри неприязненно затрясла головой.

— После всех моих усилий…

— Если меня убьют, буду невротъебенно оплакивать твои напрасные усилия, лады?

Она сердито уставилась на Утробу, потом на Доу, пока тот ставил к стене секиру, и злобно зашипела.

— Не стану грустить по вашей погоде. — И подхватила полу опалённого плаща, и, свирепо дёрнув, заслонила ею лицо. Хлопнула ткань, и Ишри пропала — лишь там, где она стояла, плавно опускался обрывок почерневшего бинта.

Доу поймал его двумя пальцами.

— А ведь могла бы попросту открыть дверь, но тогда, видать, пропадёт весь… накал. — Он сдул тряпичный лоскут и смотрел, как тот крутится в воздухе. — Хотел хоть раз просто так взять и исчезнуть, Утроба?

Всего-то каждый день — двадцать последних лет.

— Может, она и права, — хрюкнул он. — Ну. Насчёт круга.

— И ты туда же?

— Оттуда не взять прибытка. Бетод всегда говорил, ничто не проявит твою власть сильнее чем…

— Пощада идёт нахуй, — прорычал Доу, вынимая из ножен меч, так быстро, что пронёсся свист. Утроба сглотнул, ему пришлось пересиливать себя не отступить назад. — Я давал мальчишке всё на свете, а он выставил меня хером с полтиной. Сам знаешь, мне придётся его убить. — Доу начал натирать ветошью тусклый, серый клинок, на его скуле зашевелились мышцы. — И придётся убить его по-плохому. Придётся убить его так, чтобы сто лет никому не подумалось выставлять меня хером. Придётся преподать урок. Именно так всё устроено. — Он поднял взгляд, и оказалось — Утроба не в силах посмотреть ему в глаза. Оказалось, он смотрит вниз, на грязный пол — не промолвив ни слова. — Значит, тебя не будет рядом, чтобы держать за меня щит?