Джо Аберкромби - Герои

Он переступил через покойника и пошёл обратно в Осрунг, мимо заполонивших дорогу серых бродячих призраков. Не успев пройти и дюжины шагов за ворота, он услышал окликнувший его голос.

— Сюда! На помощь! — Горст увидел руку, торчащую из кучи обугленных головней. Увидел беспомощное, перепачканное лицо. Он осторожно взобрался наверх, расстегнул застёжку под подбородком солдата, снял и отбросил шлем. Нижняя часть тела застряла под расколотой балкой. Горст ухватился за один конец, пересилил, поднял и сдвинул в сторону. Взял солдата на руки, бережно, как отец спящее дитя, и понёс к воротам.

— Спасибо, — прошелестел тот, скребя ладонью по вымазанному сажей кителю Горста. — Вы — герой.

Горст ничего не ответил. Эх, если б ты знал, дружище. Если б ты только знал.

Время праздновать.

Несомненно, у Союза имелся собственный взгляд на это событие, но Чёрный Доу нарёк его победой, а его карлы всей душой были рады согласиться. И вот выкопали новые ямы для костров, и раскупорили бочки, и разлили пиво, и все предвкушали двойную выплату золотом, а большинство ещё и возвращение домой, распахивать свои поля, или своих жён, или и то и другое.

Они вопили здравицу, хохотали, шатались взад-вперёд в сгущавшейся тьме, спотыкались об костры, рассыпая дожди искр — ужратые в говно. Все чувствовали себя дважды живее обычного, ибо заглянули в лицо смерти и сумели выжить. Они пели старые песни и сочиняли новые, с именами сегодняшних героев на месте вчерашних. Чёрный Доу, и Коль Долгорукий, и Железноглав, и Стодорог, и Золотой воспарили ввысь, в то время как Девять Смертей, и Бетод, и Тридуба, и Малорослик, и даже сам Скарлинг Простоволосый погружались в прошлое, подобно закатному солнцу. Полуденная слава их деяний тускнела до размытых воспоминаний, последним проблеском среди волокнистых туч, прежде чем их поглотит ночь. Даже о Вирране из Блая сказано немного. О Шаме Бессердечном никто и не пикнул. Время ворочает имена, как плуг ворочает почву. Вынося новые наверх, хоронит старые в грязи.

— Ручей. — Утроба неуклюже опустился у костра, с деревянным кубком эля в руке, и ободряюще потрепал Ручья по коленке.

— Вождь. Как голова?

Старый воин потрогал пальцем свежие швы над ухом.

— Щипет. Но бывало и хуже. В общем-то едва-едва не стало гораздо хуже уже сегодня, как ты мог заметить. Скорри рассказал — ты спас мою жизнь. Естественно, большинство не даст за неё и ломаного гроша, но должен признать, я к ней по-настоящему привязан. Вот. Поэтому — спасибо. Самое большущее спасибо.

— Просто пытаюсь поступать правильно. Как ты говорил.

— Клянусь мёртвыми. Кто-то меня послушался. Выпьешь? — И Утроба протянул ему свою деревянную кружку.

— Айе. — Ручей принял её и заодно принял хороший глоток. Вкус пива, кислит на языке.

— Ты сегодня отменно постарался. Как по мне, так просто здорово. Скорри рассказывал — ты завалил того, здоровенного. Того, кто убил Дрофда.

— Я убил его?

— Нет. Он выжил.

— Значит, сегодня я никого не убил. — Ручей не понимал, должен ли он расстраиваться или же радоваться. Его, в любом случае, не шибко тянуло ни туда ни туда. — Вчера я убил человека, — вот что, оказывается, произнёс он.

— Поток сказал — ты убил четверых.

Ручей облизал губы. Пытаясь слизнуть то кислое послевкусие, но оно никуда не девалось.

— Поток не разобрался, а я так перетрусил, что не поправил его. Тех солдат убил боец по имени Терпила. — Он ещё раз глотнул, слишком быстро, и голос опередил дыхание. — Я спрятался в шкафу, пока шёл бой. Спрятался в шкафу и обоссался. Вот такой вот Красный Ручей.

— Ха. — Утроба кивнул, задумчиво вытянув губы. Похоже, не так и встревожен. Похоже, не так уж удивлён. — Что ж, того, что ты сегодня сделал, этим не изменить. Человек способен натворить в бою куда худшие вещи, чем спрятаться в шкафу.

— Я знаю, — пробормотал Ручей, и его рот распахнулся настежь, готовый излить правду. Словно его телу хотелось её выплеснуть, извергнуть гниль — так человеку, которого тошнит, бывает необходима рвота. Его рот требовал правды, как бы самому ему не хотелось её скрыть. — Мне нужно кое-что тебе рассказать, вождь, — пересохший язык с трудом перебарывал слова.

— Слушаю, — ответил Утроба.

Он заозирался, как бы лучше всё выложить — так человек, которого тошнит, ищет куда бы сблевать. Будто есть такие приятные слова, которые в силах сделать его историю менее омерзительной.

— Дело в том…

— Сука! — заорал кто-то, так саданув Ручья, что тот расплескал над костром остатки эля.

— Э-э! — зарычал Утроба, со скособоченной рожей поднимаясь на ноги — но кто-бы там ни был, он уже исчез. В скоплении народу вдруг возникло новое течение. Новый настрой, озлобленность, глумление над кем-то, кого вытаскивали на середину. Утроба двинулся следом за всеми, и Ручей двинулся вслед за Утробой, скорее обрадованный, нежели раздосадованный помехой — точно к человеку, которого тошнит, с облегчением пришло понимание, что ему уже не надо блевать в кокошник своей жены.

Они протолкались к самому большому кострищу, в самом центре Героев, где собрались самые большие люди. Посреди, на троне Скарлинга сидел Чёрный Доу, покачивая рукой он вращал эфес своего меча. Там был и Трясучка, с другой стороны от костра — и бросил кого-то на колени.

— Бля, — буркнул Утроба.

— Так, так, так. — И Доу облизал зубы и откинулся на спинку трона. — Да это же Принц Кальдер.

Кальдер пытался вести себя как можно увереннее: на коленях, со связанными руками и нависшим над ним Трясучкой. Что, конечно, далеко не вселяло уверенности.

— От такого приглашения как-то неудобно отказываться.

— Могу спорить, — ответил Доу. — Догадываешься, зачем я его прислал?

Кальдер оглядел сборище. Здесь все великие мужи Севера. Все самодовольные болваны. Глама Золотой, лыбится с дальней стороны костра. Кайрм Железноглав, наблюдает, приподняв бровь. Бродда Стодорог, чуточку менее презрителен чем обычно, но далеко не дружелюбен. Коль Долгорукий, наморщенно-озабочен — «мои руки связаны», и Кёрнден Утроба, со своей собственной наморщенной озабоченностью «почему ты не убежал?» Кальдер робко кивнул им обоим.

— Есть слабая догадка.

— Тем, у кого слабой догадки нет: Кальдер пытался подстрекать моего нового второго убить меня. — Ряд бормотков пробежал по залитой огнём костра толпе, но не сказать, чтобы сильных. Донельзя не удивился никто. — Верно, Утроба?

Утроба смотрел в землю.

— Верно.

— Станешь всё равно отрицать? — вопросил Доу.

— Если стану, мы обо всём забудем?

Доу ухмыльнулся.

— Всё ещё шутишь. Порадовал. Меня поразило не вероломство — интриган ты известный. А вот глупость — весьма. Кёрнден Утроба — прямой, как стрела, известно всем. — Утроба скривился ещё сильнее и отвернулся. — Закалывать людей в спину не в его стиле.