Джо Аберкромби - Герои

Финри не смогла удержаться.

— Разве не было б мудро оставить в тылу хотя бы один полк? Насколько я понимаю, леса к востоку не слишком тщательно…

— Вы взаправду считаете, что не прогадаете с замыслом, заменить меня вашим мужем?

Настала невозможно долгая пауза, во время которой Финри прикидывала, быть может она видит сон.

— Умоляю вас…

— Разумеется, как человек он вполне приятен. Храбр и честен, и всё прочее, о чём любят ворковать жёны. Но он дурак, и что ещё хуже, сын знаменитого изменника и впридачу женат на ведьме. Его единственный влиятельный друг — ваш отец, а дни вашего отца под солнцем измеряются скромными цифрами. — Мид говорил мягко, но не настолько мягко, чтобы его нельзя было легко расслышать. У одного молодого капитанчика от неожиданности отвисла челюсть. Кажется, Мид не столь уж тесно связан узами этикета, как она полагала.

— Я пресёк попытку Закрытого совета помешать мне занять место лорда-губернатора после брата, вы знали об этом? Закрытого совета. Вы в самом деле думаете, что какая-то солдатская дочка сможет преуспеть там, где потерпели неудачу они? Ещё один раз обратитесь ко мне без должного уважения, и я раздавлю вас вместе с вашим мужем как мелких, настырных, надоедливых вшей, коими вы и являетесь. — Он невозмутимо выдернул трубу из её обмякшей руки и направил на Осрунг, совершенно так, как если бы он ничего не говорил, а её вообще не существовало.

Финри полагалось выпалить какой-нибудь едкий ответ, но единственной вещью, пришедшей на ум, была неудержимая тяга врезать кулаком по стеклу подзорной трубы Мида и вогнать её тонкий конец ему в череп. В комнате стало отвратительно ярко. Скрипки резали уши. Лицо горело, как от пощёчины. Ей удалось лишь сморгнуть и смиренно удалиться. На другую сторону комнаты она плыла, казалось, совсем не перебирая ногами. Парочка офицеров, смотревших как она идёт, что-то пробормотали промеж себя, очевидно, участвуя в её безответном унижении и, несомненно, тоже им наслаждаясь.

— Вы здоровы? — спросила Элиз. — Вы бледновато выглядите.

— Я чувствую себя превосходно. — Точнее сказать, кипела яростью. Оскорблять её это одно, и ладно, она это заслужила. Оскорблять же мужа с отцом — дело совершенно другое. Такое, за которое старая гадина заплатит сполна, поклялась она.

Элиз придвинулась ближе.

— Что мы сейчас будем делать?

— Сейчас? Сидеть здесь как примерные девочки и рукоплескать, пока идиоты громоздят гробы.

— Ох.

— Не волнуйся. Попозже тебе дадут всплакнуть над раной-другой, а, если тебя обуяла печаль, то похлопай ресничками об ужасной никчемности всего этого.

Элиз сглотнула и посмотрела в сторону.

— Ох.

— Вот именно. Ох.

Итак, шла битва. У Ручья с Терпилой всегда было мало что сказать друг другу, и как только первые союзные стали с боем пробиваться за частокол, они не проронили ни слова. Лишь стояли у окон. Ручью хотелось, чтобы рядом оказались друзья. Или чтобы он усерднее старался сдружиться с парнями, которые оказались рядом. Но было уже слишком поздно.

В его руке лук, стрела наложена и тетива готова к бою. Она у него наготове уже более получаса, но нет никого, в кого бы он мог выстрелить. Ничего, что бы он мог поделать, только смотреть, и потеть, и облизывать губы, и смотреть. Сначала он всё ждал возможности разглядеть побольше, но теперь дождь истощился, показалось солнце, и вышло так, что Ручью стало видно гораздо больше, чем ему бы хотелось.

Союз в трёх или четырёх местах преодолел ограду, и изливался на город. Повсюду дрались, чёткие линии рассыпались на отдельные чёрточки, направленные во все стороны. Строя нет, лишь вал неразберихи и безумного шума. Будто в одной квашне замесили окрики и вой, грохот бьющей стали и треск древесины.

Ручей не был знатоком. Он даже не представлял, как можно хорошо разбираться во всём этом. Но чуял, что равновесие битвы сдвигается сюда, на южный берег реки. Всё больше и больше северян суетливо спешат по мосту назад, иные хромают или зажимают раны, иные орут и показывают на юг, выбираясь сквозь стену щитов на северном конце пролёта на площадь под Ручьёвым окном. В безопасность. Так надеялся он, чувствуя себя, однако, далеко не в безопасности. В такой дали от безопасности, как Ручью не доводилось бывать за всю жизнь.

— Дай посмотреть! — Брейт тянул Ручья за рубашку, пытаясь украдкой глянуть в окно. — Что происходит?

Ручей не знал, что сказать. Не знал, сможет ли вообще обрести голос. Прямо под ними кричал какой-то раненый. Захлёбывающимся, тошнотным криком. Ручью хотелось, чтоб он перестал. От него кружилась голова.

Частокол почти потерян. Он заметил на настиле одного высокого союзного, мечом показывающего на мост, хлопая по спинам людей, стекавших с лестниц по обеим бокам от себя. У ворот до сих пор держалось несколько дюжин карлов, сплотившихся у лохмотьев флага, выставив полукругом раскрашенные щиты, но их обложили и намного превосходили числом, с настила в них засвистели стрелы.

Некоторые дома, побольше, всё ещё оставались в руках северян. Ручей замечал в окнах людей, они выпускали наружу стрелы и ныряли обратно внутрь. Двери завалены и забиты, но вокруг, как пчёлы вокруг улья, кишат союзные воины. Несмотря на сырость, им удалось поджечь пару наиболее ветхих укреплений. Теперь валил коричневый дым и нёсся по ветру на восток, подсвеченный мелькающим, бледно оранжевым пламенем.

Из горящего здания в бой бросился северянин, обеими руками раскручивая над головой секиру. Ручей никак не мог его услышать, но было видно, что тот закричал. В песнях он забрал бы с собою многих, и с этой ношей гордо присоединился бы к мёртвым. Пара союзных отскочила в стороны, а остальные копьями оттолкнули его к стене. Одно копьё воткнулось в руку, и он выронил секиру, поднял другую руку вверх и снова закричал. Может быть «сдаюсь» или оскорбления, не важно. Ему пробили грудь, и он сполз по стене. На земле его добили, древки копий ходили вверх-вниз, словно двое бойцов вскапывали поле.

Широко распахнутые, слезящиеся глаза Ручья продолжали следить за домами — менее чем в сотне шагов отсюда, вдоль всего берега шла бойня, отчётливая и ясная. Кого-то, сопротивлявшегося, выволокли из лачуги и пригнули. Блеснул нож, а потом его столкнули в воду, и пока его уносило лицом вниз, те поплелись обратно в дом. Перерезали горло, подумал Ручей. Вот так, запросто, перерезали горло.

— Они взяли ворота, — прозвучал сдавленный голос Терпилы. Словно он впервые в жизни заговорил. Тем не менее, Ручей видел, что он прав. Они зарубили последних защитников, и вытаскивали засовы, и тянули, распахивали створки и сквозь арку прохода пробился свет.

— Клянусь мёртвыми, — прошептал Ручей, но наружу вышел лишь вздох. Сотни ублюдков хлынули в Осрунг, растекаясь в дыму, заливая островки-здания, наводняя улицы в направление моста. Тройной строй северян на северном конце стал в одночасье казаться жалкой преградой. Стена из песка против океана. Ручей мог разглядеть, как они поколебались. Почти что поникли. Мог почувствовать их жгучее желание присоединиться к тем, кто драпал по мосту назад, сквозь их ряды, пытаясь уйти от резни на том берегу.