Иулсез Клифф - Одна сотая секунды

Никакой реакции, только нижняя челюсть старается быстрее сомкнуться с верхней, ища заветный сосуд. Ну же, Арвелл, сделай что-нибудь! Спали его к чертям! Уничтожь!

Но тебе не развернуть так голову, чтобы хоть как-то зацепить Солейна, не выгнуться. И я продолжаю бессмысленно стучать, царапать ногтями присосавшегося паразита.

Прокатилась волной судорога от головы до хвоста, обвисли беспомощные крылья, и все же, преодолевая саму смерть, взмахнули снова, и еще раз, и…

…и в моих глазах переливаются цветные всполохи, и я уже сама на грани потери сознания, то ли от нехватки кислорода, то ли от стремительных перепадов давления, то ли от ужасающего холода. Поганая слабость разжимает руки, и приходится стискивать до боли зубы, чтобы все же не слететь, не отпустить дрожащий гребень.

Арвелл, безумец… что же ты делаешь?

Взмах, как бессильный, бесполезный скребок по воздуху…

Мертвеющий край солнца выстрелил последними лучами и померк.

Все.

Ветер смахнул с черной спины прах и отпустил молодого дракона, так бездумно погнавшегося вслед за солнцем. Отказали крылья, и великолепный зверь, восхитительный и смертоносный хищник камнем рухнул вниз.

Вспыхнула в голове и ушах сумасшедшая боль, вернувшая сознание.

И понимание, что бездыханный дракон, невероятным чудом выигравший смертоносную схватку, отдал слишком многое ради победы — наши жизни.

Но нет, ниже, где ночь вступила в свои права, вздрогнуло что-то под — где маслянисто, а где антрацитом — поблескивающей чешуей, завелся мотор и неуверенно, но все же распрямил крылья, положил их на воздушные потоки, что держали надежнее и крепче тверди.

— Ар… — не веря случившемуся, выдохнула я, тщетно пытаясь закрыть, зажать рукой рваные раны.

Совсем уж обнадежил короткий и злой, но сильный рык. Изогнулась-таки немыслимо шея, извернулась голова, явив холодный и бездонный черный глаз. И пойди, пойми, что там, в глубине — то ли ярость, то ли все-таки радость, то ли просто расчет, позволяющий оценить ситуацию. Нет, не могла я прочитать, как ни старалась, не проникала в эту непроницаемую бездну.

Дракон кивнул головой, проворчал, словно пытаясь что-то сообщить.

— Арвелл, что?

И снова какой-то странное движение головой, точно приглашение куда-то пойти.

— Что? Я не понимаю! — Прокричала я, перекрывая ветер и шум, рождаемый движением крыльев.

Причиняю боль? Мешаю? Что-то еще?

Опять то же движение, сопровождаемое мягким, будто упрашивающим порыкиванием.

Что может означать дугообразный жест, стремящийся к земле?

Первое пришедшее в голову предположение обдало осознанием бессмысленности, неверием. Я должна прыгнуть? Просто прыгнуть вниз?!

— Я должна прыгнуть? — Смеясь, кричу я.

И рокочущий ответ, совсем иной тональности, обрывает мой смех, срывает с напряженно замерших губ. Но зачем, разноглазый? Зачем?

Рык — длинный, мягкий, обнадеживающий, передающий просьбу просто поверить, но в то же время нетерпеливый, подгоняющий.

Поверю. Попробую поверить.

Встать на драконьей спине — это не то же самое, что встать на земле. Не было бы затвердевшей пластины гребня, так давно бы навернулась. А так — вцепилась, почти выпрямилась.

Сколько же можно прыгать, падать, пролетать? Закончится ли когда-нибудь?

— Не поймаешь — убью. — Шепчу я и, раскинув руки, отталкиваюсь.

Навстречу бросилась жадная земля, довольная подарком небес. Летела я так уже, неслась к седым волнам. И вот же, снова стремлюсь, расширившимися глазами вбирая раскинувшийся подо мною город, выгорая от запредельного восторга, разделенного напополам с непреодолимым ужасом, замешанного на непередаваемом восхищении и приправленного остротой приближающейся смерти. То же испытывают прыгающие с парашютом? В любом случае наверняка они твердо верят в купол, что вовремя раскроется.

Я же верила, что меня вовремя подхватит дракон.

Подхватил, поймал, мягко и даже нежно, не причинив могучими лапами никакого вреда и сложив их так, что я, могла свободно болтать ногами, пялиться вниз и не бояться вывалиться.

Теперь мир нес меня в своих ладонях.

Крылья заработали быстрее, развивая сумасшедшую скорость, чтобы мы могли успеть до начала Переменного Собрания.

Почему приземистое здание, напоминающее собой собор, назвали Безымянной Башней, я так и не смогла осилить своим умом. Но вот оно, освещенное, живое, говорливое — несется нам навстречу. Ближе, еще ближе. Внизу, на площади, огромная толпа. Да и не только на площади, на улицах, в переулках и даже на крышах теснились многочисленные горожане, стремящиеся хоть одним глазком узреть своего короля. Посчастливилось тем, кто едва не сметал гвардейский кордон, наверное эти люди и нелюди с утра прибыли к Безымянной Башне, чтобы самыми первыми узнать, что же произойдет, кого назначат стражем страны. А смысл? Закроются двери на ночь, а то и на более долгий срок, а после глашатаи разнесут весть, передадут в уши страждущих. Запестрит Скрибер, переполнится статьями, обзорами и сплетнями, позволяя любому желающему все узнать независимо от присутствия на этой площади. Но нет же, надо все-таки толпиться, тесниться, давить друг друга и все равно ничего толком не увидеть. Впрочем, зато каждый мог услышать изысканно составленную королевскую речь, усиленную магическими пассами и заклинаниями. Она разносилась едва ли не на весь город, отражаясь от стен и раскатываясь по всем дорогам.

Мое внимание привлекла юркая фигурка, вынырнувшая из экипажа и нервно махнувшая рукой — вероятно, швырнула деньги извозчику. За ней выскочили другие, побежали следом, но куда там, первая, посветлее, уже лезвием вошла в толпу и стала протискиваться, раздвигая спины и плечи восхищенно застывших жителей столицы и ее гостей.

Рада? Скорее всего, она.

Я переместила взгляд на того, кто привлек всеобщее внимание. Да, чем ближе, тем больше деталей можно рассмотреть — светлые сверкающие одежды короля, массивное и наверняка щедро усыпанное камнями украшение во всю грудь, красивые, не раз отработанные, жесты.

Арвелл пошел чуть косо и ниже, начиная выписывать широкую дугу. В какой-то момент чуть опрокинулся назад и исторг столб слепящего пламени. Внизу задрали головы, дружно ахнули — будто гигантское животное вздохнуло. Споткнулась королевская речь, оборвалась на полуслове. Равид приложил руку козырьком ко лбу, прищурился, стараясь во тьме разглядеть то, что посмело нарушить его восхитительное выступление.

Толпа одобрительно загудела, гул перешел в восхищенный визг, когда на залитую светом площадь опустился черный дракон. Мгновение, и я уже стояла на земле, бережно придерживаемая Арвеллом, ставшим человеком, жалким и окровавленным, не тем, о ком ходили легенды, а тем, кто выглядел как последний оборванец.