Иулсез Клифф - Одна сотая секунды

«…полагаю, что ты попала в туннель Вернерса, в тебе столько заряда энергии…»

— Именно оно.

Юси в моем теле, но ей не нужно больше заменять собой вернувшиеся там, в старом мире, жизненные силы. Ей теперь вообще ничего не надо делать, потому что я, пронесясь метеором через множество реальностей, зарядилась энергией круче любого телепорта. Да даже если они там отключат прототип, то я все равно смогу пройти весь путь. Другое дело, что мне необходим стабилизатор, чтобы не разрушился портал. Не знаю, каким шестым чувством уловил это эльф, но он не дал отключить прототип, справился, выстоял.

«Прости, но я все равно умру, уйду».

— Почему? — Опешила я от такого неожиданного заявления.

И Юси рассказывает, просто и искренне, историю о том, как надеется совершить свой прыжок и соединиться с тем, кто ее любил, но воле случая был насмерть сбит поездом.

«…но теперь у меня появился второй шанс. Позволь мне его использовать».

— Ты уверена?

«Да».

— И это — прощание?

«Ну… можно и так сказать. Мы пойдем вперед, и где-то меня просто не станет. Но знаешь, Карма, я очень рада, что попала именно к тебе».

— Спасибо, Юси, я тоже.

«Ну, вот только давай без соплей и плача, хорошо?»

— Хорошо… — Я ее понимаю. Я душу в себе снова наворачивающиеся силы, но признаю, что всему приходит своей время. Пришлось отпустить мир, придется отпустить Юси, дав ей второй шанс.

А слезы все равно, заразы такие, лезут.

«Погнали?»

— Погнали!

Я бежала, неслась пущенной ракетой, я едва не срывала двери с петель, я действительно гнала себя, не позволяя себе ни на миг остановиться, обернуться, отвлечься. Где-то по пути, в двадцатых блоках, незаметно исчезла Юси, лишь отдалось внезапной пустотой и тут же затянулось, убирая брешь, но оставляя память о замечательной бестелесной девчонке, в свое время оказавшейся рядом.

Мне будет тебя не хватать, Юси.

Но все же сбилось дыхание, раскрылось вязкое двадцать шестое пространство. Бугрились пласты стен, переслаивались, текли, застывали на миг безобразными наростами и снова оживали постоянно меняющими формами. Вспучивался под ногами пол. Не пол, земля, источавшая в равной мере с прочим жидкий, едва рассеивающий мрак, свет. И там, далеко, за миллионы километров, едва заметно выделялась она, дверь, в последний блок пространств.

Дойти, все равно дойти. Неведомо как, но и здесь прототип продолжал пусть и отвратительно, но сохранять какое-то подобие коридора. Что же будет там, в двадцать седьмом?

Земля хлюпала под ногами, продавливалась, но все же подкладывалась под ноги твердью, хотя постоянно волновалась, перетекала, заставляла прикладывать особые усилия, чтобы удержать равновесие. И все же я, шаг за шагом шла вперед, стискивая зубы и веря в себя.

Рука погрузилась во что-то мягкое и теплое, зашевелилась упругая коричнево-розовая бахрома, обвила запястье, вбирая в себя, желая сделать и меня подобной себе.

Дернуть. Едва не упасть от бешенного ветра, рванувшего в проем.

Вот она, двадцать седьмая реальность, бескрайняя и злая. Истощались ресурсы прототипа, не было больше ни подобия стен, ни потолка. Вспучивалась и лопалась гнойными нарывами воспаленная земля. Да и не земля даже, скорее как распадающаяся плоть гигантского чудовища, пораженного неведомой болезнью. Корчилось в желваках небо — черных, серых, белых, четко отделенных друг от друга. Эдакие нарывы, продавленные сквозь невидимую сеть, стекающие сталагмитами и с всхлипом втягивающиеся обратно.

Шаг. Нога погрузилась в глянцево поблескивающую серовато-желтую слизь, теплую, жадно обволакивающую ступню.

Нет, не обращать внимания, двигаться дальше. Пусть беснуются ветер, пусть воет пространство раздирающими мозг изнутри тонами. Вот он, впереди, пытающийся встать, но уже лишенный всех сил.

— Арвелл! — Кричу я, надрываясь до хрипа.

Бесполезно, ветер пожирает слова быстрее, чем они успевают прозвучать.

Наплевать. Идти вперед. Верить в себя. В изобретение дракона. В тех людей, что отделены двадцатью семь реальностями, но ждут и тоже верят.

Вперед. Брести, продираться, даже проваливаясь по колено, по пояс, по грудь. Выбираться, ползти, отталкиваться, падать, вылезать, продираться, снова ползти, но не отступать.

Еще. Еще немного.

Еще кусочек неведомого расстояния, погружаясь руками в гнойники, задыхаясь от слизи, стискивая зубы, исторгая рев и стон от бессилия, но продвигаться — по миллиметру, по маленькому шажочку.

Протянуть руку, опустить ее на сведенную судорогой кисть.

Медленно поднимается некогда черная, а теперь расчерченная белыми прядями голова. Смотрят непонимающе разные глаза — один безумно, другой безнадежно. Вздрагивают губы и не произносят ни слова.

Ну уж нет, сейчас пойдешь как миленький у меня. Ты еще получишь за все то, что я пережила. Ты еще побегаешь по всему замку, спасаясь от меня. Даже не вздумай мне тут изображать слюнявого психа, не ради этого я прыгала с огромной высоты.

— Арвелл… Ар… пойдем домой. Арвелл, вставай… пошли… ну давай же, поднимайся, ну же! Вставай! Ну, пожалуйста, Ар… Встань, я тебе сказала! Поднял свою задницу и потащил прочь отсюда!

И что-то неуловимо меняется, какой-то всполох, слабый и бесполезный, но все же проскакивает в черном зрачке. Неуверенно упирается рука в плоть взбесившейся земли, выпрямляется. Или не рука — лапа? Где лопатки, там неуверенно лезут крылья и снова исчезают, обрастает чешуей и вновь очищается кожа.

Там, в нормальном мире, сущность по имени Арвелл переходит из одной реальности в другую, здесь же будто вобрала их всех в себя, теперь не знающая, кто же она — человек или дракон.

— Пойдем, Арвелл, пойдем, пока у меня мозги не взорвались от этого безумия. Давай, вставай же, хватит валяться.

И я тяну, злюсь, ору, и все же заставляю свою глупую ящерицу выпрямиться в полный рост, шагнуть, упасть, но все же двинуться туда, где освещал надеждой наш путь нестабильный, чудом сохраняющийся проем в двадцать шестой блок реальностей.

Мир покачивается, дергает, накатывает тошнотворной волной и отступает. Кажется, меня несут. Только меня?

Кто-то рядом не удерживается, выдыхает едва ли не с ужасом:

— Святой Райган-Гули…

Или мне кажется, что с ужасом? Не ужас, наоборот, облегчение?

Моя спина наконец-то упирается во что-то уверенное и неподвижное. Диван? Да, наверное, похоже на это. Это правильно, это очень даже хорошо. Тошнит только так, что хоть сейчас наизнанку выворачивайся. Если у меня и была какая-то невероятная энергия, то теперь вся выгорела, осталась лишь на том обычном уровне, что иные называют жизненными силами.

Отшумели, стихли многочисленные голоса под натиском резкого окрика. Нет, не надо, и так мозг в кашу сплавился.