Иулсез Клифф - Одна сотая секунды

Почему же что-то гложет мое нутро? Привязанности? Да, появились эти проклятые, ненавистные мне привязанности, еще не набравшие силу, но уже дающие о себе знать.

Под ноги, свившись кольцами, упала веревка.

Терпеливо изваянием ждал дракон, невыразимо прекрасный и все же внушающий трепет особой, древнейшей, силой.

Я не удержалась, провела ладонью по крылу, прежде чем взобраться на спину.

Крыло отозвалось и снова застыло.

Надо будет не забыть сказать Эллис, чтобы она также, вместе с ним, поднималась к небесам. Да ведь боится, дуреха. И сколько времени пройдет, прежде чем сообразит, рискнет? И рискнет ли?

— Погнали, Арвелл, нас ждет небо.

Небо равнодушно приняло тяжело поднявшегося дракона и меня, его спутницу, прильнувшую к чешуйчатой шее. Так и казалось, если бы не костяные гребни — обвила бы руками, прижалась бы щекой. Я даже себе не могла объяснить, почему так получалось: холодное безразличие к Арвеллу-человеку, но особая теплота к нему в зверином обличье.

В этом мире я действительно стала какой-то странной, ненормальной.

Кружили молча, намертво выжигая в памяти чудную вязь озолоченных облаков и жадно впитывая разлившуюся по небосклону расплавленную медь. Дракон как-то особенно бережно спускался к поверхности моря, косо вспарывал крылом мелкую волну, рождая всплеск жемчужных брызг, и неуклюже, сдерживая себя, устремлялся вверх, так, чтобы больше половины умирающего солнечного диска было видно нам обоим. Замер, словно забыв о том, что ничего его не держит, не подстраховывает. Резко вздрогнул, взмахнул крыльями. Изогнул шею и сразу же выпрямил едва ли не струной, вскинув морду к безразличным алеющим небесам, но не столб пламени исторг, а злой и протяжный то ли рык, то ли клекот.

— Тише, тише, — ладонь проскользнула с одной чешуйки на другую, продвинулась дальше, — ну что ты? Что же, а? Ар…

Ну чего это он? Ну, перестань, не надо так, не порти.

Все равно не слышит, все равно ветер, едва заметный внизу, здесь же рвал в клочья все слова и отбрасывал прочь. Свободный и чуждый таким мелочам, как невыразимость, неспособность прикоснуться к чужой свободе. Можно ли подрезать крыло тому, кто привык летать и не желал опутываться неподъемными цепями?

Расправились, развернулись в полную силу крылья и устало легли на воздушные потоки, что держали крепче тверди. А ведь так можно вечно кружить, забыть о земле, о всей суете, переполнившей что-то там, внизу, такое мелкое и, если вдуматься, ненужное. Отдаться течениям и плыть под звездами до скончания времен, пока не побледнеет и осыплется чешуя, пока не размечется клочьями кожа, пока не растрескаются роговые гребни и не рассыплются в прах острейшие когти. Придет ведь время это, пусть и через столетия. А пока продолжать парить, не чувствуя ни судорог в сведенных лапах, ни пульсирующей боли. Он дракон, и ему бросать вызов стихии и вечности, ему раздирать время и пространство что своим существованием, что своими исследованиями.

Мои ли это мысли? Или его, Арвелла? Или каким-то неведомым образом мы сейчас представляем себе одно и то же, в унисон молчали одинаковыми словами и образами?

Растворился край солнца, проиграв в борьбе с тьмой. Заблестели влажно осколки звезд, безмолвно и отстраненно взирая с недоступных высот на парящих во мраке. Что холод, что ночная бездна, когда есть теплая искорка, когда в груди жара хватит на один выдох? Выдох один, а не останется города, лишь угли почернеют, да пепел понесется укором, взметенный вихрями.

Молчать, стискивать до хруста зубы, сдерживать рвущийся вой к древнейшим. Древнейшие чередой призраков канули в прошлое, они слишком эфемерны, чтобы снизойти до разговоров. Потом, когда просочатся сквозь пальцы века, когда канут в пучине кости, тогда, возможно, невнятно что-то нашепчут. А сейчас какое им дело до молодого дракона, без цели шатающегося в ночи, уже и не помнящего ни направлений, ни ориентиров. А ведь мог бы, мог что-то внести и изменить. Но чего-то ждал, прятался за оправданиями, щитом выставлял свой долг и упоенно захлебывался расчетами, пока не соскользнули с когтей последние капли времени. И что теперь?

Лететь.

Лететь и падать, переваливаться с одних потоков на другие, чтобы не нарушать благоговейную тишину, чтобы не рвать взмахами крыльев кажущуюся вечность.

Вернулись почти под утро, когда солнце, еще не рожденное, но все же готовящееся к новой жизни, высветлило край неба. В этот раз я справилась сама, невесомо соскользнула, дождалась, пока дракон станет человеком.

— Ар… — Прошептала я, глядя в древнюю бездну, и умолкла.

Возвышается, отрешенный и пустой, надеется на что-то.

— Иди, Арвелл, — я протянула руку, но быстро опустила, не прикоснулась к плечу. Не надо, не стоит. — Иди, она давно уже тебя ждет.

От присутствия на торжественной церемонии и последующих мероприятиях, если таковые и планировались, я отказалась, оправдавшись усталостью. Правда, меня и не слишком звали, только Эллис проявила некоторую настойчивость, но довольно быстро сдалась и оставила в покое.

Ну, вот практически и все. Я обвела взглядом комнату, еще раз проверяя, не забыла ли чего-то важного. Осталось выспаться, привести себя в порядок, прихватить необходимое, терпеливо дожидающееся в подземельях, и в путь.

Разыскалась сумка, легли в ее нутро одежда, пара полюбившихся книг, аккуратно устроился шприц. Как хорошо, что не пригодился! Поверх — расческа, прочие мелочи. С документами и деньгами Арвелл обещал помочь, сделать так, чтобы первое время мне не пришлось беспокоиться о своем благополучии и крыше над головой, и часть обещанного он уже исполнил. А дальше, заверила я его, сама прекрасно со всем справлюсь. Новый мир, это, в первую очередь, новые возможности, а потом уж какие-то трудности. И что из того, что я видела этот самый мир мельком, всего один раз? Не повод пасовать и отступать.

А невеста была великолепна, она сияла так, что впору было поверить — действительно от нее исходит яркий свет. И, хотя, на мой взгляд, бледно-розовые кружева оказались не лучшим выбором, все же и мне пришлось признать, что серый скромный мышонок превратился в настоящую красавицу, от которой очень трудно отвести взгляд.

Что там будет? Какая-то церковь? Профессионально доброжелательный текст от регистратора? Или весь город, Роузветл, соберется на торжественную церемонию? Впрочем, я не замечала каких-то особых приготовлений к торжественному дню, не витали разговоры о ритуалах и процедурах над столом и в коридорах.

Опустились ресницы, подкатил сон — наконец-то спокойный, безмятежный и без изматывающих сновидений. Подкатил и треснул от разъяренных воплей:

— Это все ты! Тварь! Дрянь! Это ты все подстроила! Я так и знала!