Анастасия Вернер - Кровавый закон

— Ты же знаешь историю про Гурума Хахмого?

— Кто это? — удивилась девушка.

— Тот, из-за кого образовалась Песчаная Завеса, — ворчливо пояснил дед.

— А, ну да.

— Так вот забудь ее. Существует и другая легенда. В ней говорится о том, что Гурум Хахмой был вовсе не Изгнанником, а хранителем всех Берегинь. Когда-то давно Берегини обзавелись злобными «подружками», мечтавшими захватить власть — навками. Говорят, это были женщины неземной красоты, вот только вместо ног у них был рыбий хвост.

— Русалки что ли?

— Навки! Так вот, они нашли лазейку в верхний мир Берегинь — Прави, — как маленькой разъяснил старик. — Перед тем, как потерять сознание, одна из Берегинь успела передать Гуруму Хахмому то ли скипетр, то ли мешочек с песком, — Олиф честно попыталась найти сходство между двумя этими понятиями, но через секунду позорно сдалась, — и сказала, чтобы тот при помощи этой волшебной штучки закрыл портал между мирами. Ну, Гурум и создал прямо над порталом пустыню. Под ней находится лопастной механизм. Стоит его активировать и все, откроется портал из песков и пустыня исчезнет.

— Совсем?

— Совсем, — кивнул дед. — Правда, я ж говорю, тогда откроется портал. Навки узнали об этом. После того, как портал закрылся, они уже не смогли выбраться из мира Прави, и стали действовать через человеческого посредника.

— А портал не должен открыться?

— Нет. По легенде навки собирались захватить миры при помощи мертвецов, но после закрытия портала они остались в мире Прави, а души в мире Нави. Я слышал несколько версий этой истории. Одни говорят, что Гурум Хахмой единственный мог активировать портал. А другие утверждают, что есть еще один способ.

— Какой?

— Не знаю, у кого-то связанный с полнолунием, у кого-то с днем равноденствия, у кого-то с ключом в виде шестиконечной звезды.

— Шестиконечной? А такая бывает?

— Конечно! Вот, смотри, — и дед просунул руку в отверстие.

Олиф сперва испуганно отпрянула, а затем пригляделась и увидела веревочку на которой красовался явно замочный ключ с шестью концами.

— Ой, а можно поближе посмотреть? — искренне восхитилась девушка.

— Можно. Смотри.

Отдавать ей ключ старик, похоже, не собирался, поэтому пришлось наклоняться и стараться хоть что-то рассмотреть в этой полутьме.

Однако прежде, чем она успела вымолвить хоть слово, входная дверь хлопнула, да с такой силы, что рука старого деда вздрогнула, и веревочка с приглушенным звуком упала рядом с Олиф. Камень они успели вернуть на место до того, как щелкнул замок камеры.

— Ну что, дедуля, засиделся ты.

Девушка прильнула к решеткам своей тюрьмы и попыталась рассмотреть, что Песчаники собирались делать с ее соседом. Те неаккуратно вытолкали его наружу.

— Эй-эй, хлопцы, осторожнее, и так все кости хрустят.

— Куда вы его ведете? — в свою очередь воскликнула Олиф.

Она знала, что старик явно не одобрил этот поступок. Все-таки за все это время с его слов она поняла одно: нарываться нельзя. Никогда. Ни за что. Даже когда перед твоими глазами куда-то уводят твоего товарища, нужно сидеть и молчать.

Но Олиф так не могла.

— Сиди и помалкивай, девка. Иначе сейчас и тебя заберем.

Она уже хотела злобно огрызнуться, мол «Давайте!», но не стала. Потому что знала — этим она сделает только хуже.

Ее старого соседа вытолкали за дверь.

И больше Олиф его не видела.

Время тянулось мучительно долго. Сидеть на холодном полу было невыносимо, и Олиф принималась расхаживать туда-сюда. Однако, когда она в очередной споткнулась обо что-то и чуть не расшибла и без того израненный лоб, просто села и начала раскачивать из стороны в сторону.

Подвеску, что уронил дед, девушка сперва бережно держала в руке — на случай, если старик вернется, но спустя некоторое время стало ясно — сюда уже точно не вернется, и девушка просто надела ее себе на шею.

Наконец, когда Олиф уже думала, что еще чуть-чуть, и она начнет всерьез общаться со светожелами, тюремная дверь хлопнула.

Перед ее камерой стоял Ринслер. Вроде бы все такой же: встрепанный, с заросшей щетиной, чуть сгорбленный, больше напоминающий амбала… но все-таки уже другой.

— Ну что, нравится тут сидеть?

— Нет, — ответ вышел довольно хриплый.

— Очень жаль, а то посидела бы тут еще чуток.

Девушка не сводила с него пристального взгляда, пытаясь понять, как за вот за это можно добровольно жить отдать.

— Вы меня отпустите? — голос упрямо не слушался. Олиф почувствовала себя семидесятилетней старухой.

— Не знаю. Извинишься, может, отпущу. — Ринслер откровенно издевался.

Девушка не ответила. Хотя этого, в общем-то, и не требовалось. Дверь камеры открыл не пойми откуда взявшийся Песчаник и вытащил девушку наружу.

— Давай, я жду, — поторопил мужчина, после минутного молчания.

— Прости.

— Мы с тобой не закадычные друзья, чтобы ты ко мне на «ты», — огрызнулся Ринслер.

— Извините, — поправилась девушка.

— Нет, не пойдет. Больше искренности.

— Мне очень жаль, что я так поступила. Я прошу прощения. — Своим словам Олиф не верила, и остальные, похоже, тоже.

— На колени, — вдруг сказал бывший друг Лекса.

— Что? — опешила девушка.

— На колени. Извиняйся на коленях.

Она не шелохнулась. Тогда к ней сзади подошел Песчаник и, больно заломив руку за спину, заставил ее чуть ли не лбом поцеловать землю.

— Проси прощения.

В этот момент Олиф подумала, что Лекс поступил правильно, оставив эту тварь гнить здесь.

— Прошу прощения.

— Не слышу мольбы.

— Прошу прощения, — буквально простонала девушка.

— Больше искренности, — зло прошипел Ринслер.

Она вскинула голову и злорадно выплюнула:

— Прошу прощения, дорогой! — За что сразу получила хлесткую пощечину, причем большая ее часть пришлась на губу.

— Я сказал: больше искренности, — отрывисто повторил мужчина.

И в этот момент Олиф почувствовала, как впервые за долгое время на глаза наворачиваются слезы. В последний раз она плакала в тот день, когда умерла мама. Больше слез не было, как будто там, в глазах, образовался барьер. Кто бы мог знать, что он позорно падет, стоит только унизить человека. Хорошо унизить. Можно даже сказать — достойно.

На полу образовались два мокрых пятнышка.

— Я совершила страшную ошибку. Я не знала, что вы, оказывается, настолько умный и смелый. Я хотела насолить, но вместо этого получила хороший урок. Простите меня, я больше никогда так не поступлю… простите, — и ударилась лбом об пол. То ли обессилев, то ли признавая свое поражение.

— Так-то лучше, — ухмыльнулся Ринслер.

Крепкие осыпающиеся пальцы наконец-то отпустили затекшие запястья девушки.

Мужчины вышли. На удивление, они не стали приказывать ей идти за ними, просто молча закрыли за собой дверь. Видимо понимали, что после такого унижения ей нужно время, чтобы хорошенько прореветься, а потом успокоиться, и выйти к ним с уже сухим, бесстрастным лицом. Лишь покрасневшие глаза могли выдать ее состояние. Но в глаза ей никто не смотрел.