Игорь Рябов - Гоша Каджи и Венец Гекаты

Бласта невозмутимо взмахнула волшебной палочкой, приводя комнату в порядок.

— И что же нам теперь делать, Ди? — директор нахмурился, став непривычно строгим и серьезным.

— Я не знаю, — на лбу врача красовались капельки, ничем не уступающие Гошиным. — Ждать, молиться, верить…

Когда Пак поднялся с кровати, в комнату влетела запыхавшаяся Мерида, а следом за ней Янка. Девушка тут же бросилась к брату, но хрупкий невысокий Диорум успел на удивление крепко ухватить ее за кисть руки и уволочь к окну.

— Мэри, успокойся! Послушай меня. Да не вырывайся ты, черт тебя подери! — вспылил врач, а девушка неожиданно угомонилась. — Мальчику сейчас нужен абсолютный покой. Его организм и так из последних сил сопротивляется недугу. Мы, к сожалению, ничем ему помочь не можем. А вот помешать — запросто. Я даже к себе в больничное крыло не собираюсь его забирать, чтобы не потревожить. А поэтому, — он строго обвел взглядом спальню, — требую, чтобы все, я подчеркиваю — все без исключения, немедленно покинули помещение. [36] Можете выключить песню.

После минутного раздумья Пак добавил уже мягче:

— Разрешаю остаться только кому-нибудь одному, чтобы следить за состоянием больного. Ну и помочь ему, чем сможет: лоб от пота протереть, давать как можно больше пить… Только это вряд ли получится. Хотя бы губы мальчику влажной салфеткой промакивать. У него на лицо сильное обезвоживание организма. Сам я, к сожалению, прямо сейчас остаться не могу. У меня в палате еще один тяжелый случай разлегся, переборщил с силой заряда фейерверка. А пришивать пальцы на руке, я вам скажу совсем не просто. А уж заставить их вновь нормально двигаться…

Янка [37] Включите песню Н. Власовой — Может быть. немедленно уселась на Гошину кровать, стиснула его горячечную руку своими холодными ладонями и, упрямо сжав губы, так выразительно полыхнула взглядом, что всем сразу стало ясно: выгнать отсюда девчонку не получится. Можно только убить и уж затем вынести частями.

Один за другим учителя и ученики понуро удалились.

— Да, да, только так, — прошептал Пак, уходя. — Единственное оставшееся средство…

Мерида подошла к близняшке, и та сразу же напряглась туго скрученной пружиной, готовая в любой момент взорваться. А девушка жалобно посмотрела на брата, потом перевела предельно серьезный взгляд на его подругу:

— Яна, пожалуйста, спаси его, — голос Мэри прозвучал едва слышно, словно поземка прошуршала. — Не дай Гоше умереть. Он — единственный, кто у меня остался в этом мире. Я потом для тебя все, что хочешь сделаю. Только помоги ему победить болезнь…

Близняшка сглотнула тугой комок в горле, но так и не смогла что-либо произнести в ответ. Только коротко кивнула головой, да носом шмыгнула, намериваясь вот-вот разреветься. Мерида прижала ее голову к себе, ласково погладила по черным растрепанным волосам и, печально улыбнувшись уголками губ, нагнулась и чмокнула девчонку в макушку. А затем резко выпрямилась, схватившись за грудь и болезненно сморщившись.

— Нет, только не сейчас, — на свет из-за отворота платья появился амулет, замысловатое переплетение трех странных рун на тоненькой цепочке, ожесточенно и ритмично пульсирующий жаром и тусклым кроваво-багряным светом. — Ну откуда они только берутся?!

Девушка стремительно подлетела к окну, быстро глянула за стекло и бегом бросилась на выход, сменив небрежным движением руки длинное платье на свободный брючный костюм. Почти сразу за дверью она наткнулась на Верд-Бизара, придерживающего за плечо угрюмого Санчо и инструктирующего парнишку.

— …Смотри, головой отвечаешь. Никто, кроме перечисленных мною, не имеет права войти в эту комнату. Можешь применить в отношении особо непослушных любое заклинание. Только уж не убивай, ладно, а то мне потом оживлять придется. А это дело хлопотное…

— Директор! Опять началось, — Мерида бесцеремонно перебила Этерника, дернув его за рукав мантии. — И сегодня, по всему видать, гораздо серьезнее, чем в августе. Ну откуда только они прут, я никак не пойму?! Ведь проход в прошлый раз мы вроде бы надежно запечатали…

— Оповести всех учителей, Мэри, — директор выпрямился и в кои-то веки достал из-за пазухи свою волшебную палочку. — А я соберу наиболее толковых старшеклассников. Сегодня нам одним без их помощи не обойтись. Заодно и проверим, насколько хорошо ребята учились все эти годы. — Он хмыкнул в усы, лукаво сверкнув карими глазами. — И как мы преподавали, тоже выяснится.

А Янка в это самое время, да и в последующие несколько часов, так и сидела на краешке Гошиной кровати, продолжая крепко сжимать его руку. Лицо близняшки одухотворенно сияло, словно яркая-яркая звезда в обрамлении непроглядной черноты волос, похожих на покров ночи. Глаза у девчонки были закрыты, а губы, едва заметно изогнувшись в мечтательной улыбке, беззвучно шептали что-то одной ей известное. И среди этого почти неслышного бормотания можно было разобрать иногда лишь отдельные отрывочные слова: мы… еще… легко… мы с тобой… всегда… везде… а, помнишь… вместе… я ж тебя, глупый… е мое…

Периодически Янка распахивала глаза, лихорадочно сверкающие, но уже без малейшего намека на слезы, осторожно протирала лицо Гоши полотенцем, собирая капельки пота, которые появлялись с каждым разом все реже и меньше. Потом девчонка приподнимала голову друга и пыталась хотя бы немного напоить его кристально чистой водой из стакана с выжатым туда соком лимона. Потрескавшиеся губы Каджи жадно тянулись к влаге, но зубы продолжали оставаться упрямо сжатыми. И в результате сквозь них воды внутрь попадало гораздо меньше, чем стекало по подбородку. Но и таким скромным результатом близняшка оставалась довольна: все лучше, чем совсем ничего. Уложив друга обратно, она вновь закрывала глаза и продолжала нашептывать свою «колдовскую молитву».

И ведь, похоже, что сработало. В крайнем случае, парнишка больше не метался в бреду, малость успокоившись, хотя в остальном улучшений пока заметно не было. Разве что дыхание стало чуть глубже, ровнее и спокойнее. Да его сердце слегка активнее принялось сжиматься и разжиматься. И на мертвенно-бледных щеках Гоши проступил тускло-розовый румянец.

До самого глубокого вечера в комнату не заглянула ни одна живая душа. А потому никто и не увидел, что Янка тоже изменилась за прошедшее время. Когда за окном солнце стало царапать своим краем западную стену замка, на ее волосах засеребрилась крохотными искорками малюсенькая змейка, точь-в-точь как у Каджи, только справа, а не слева. Вволю насверкавшись, она так и застыла там к утру серебристо-седой прядкой.

Воскресенье сгинуло в небытие. Прошла и ночь. А затем и следующий день тихо догорел, взметнувшись ввысь пепельно-черной ночью и искрами звезд. Но и она постепенно растворилась в лучах восходящего солнца.