Алексей ПЕХОВ - Ночь в Шариньильском лесу

Через два дня матросов поменяли недовольной группой бывших счастливчиков с берега, обвешанных гирляндами и привёзших с собой громадные корзины припасов. Капитан намеревался пробыть здесь четырнадцать дней, всё это время неустанно заполняя трюмы «Йорквилла» и меняя вахты матросов на судне.

Джеймс Роуд снова оказался под сенью гигантских пальм, рассматривая радужных птиц, лениво помогая в заготовке товаров и, разумеется, не спуская глаз с девушек, головы которых украшали венки из розовых цветов.

Под вечер он выбрал глазами одну особенно улыбавшуюся ему дикарку и направился прямо к ней. Другие моряки тоже не теряли даром времени, стараясь разделить своё одиночество. На берегу горел гигантский костёр, отбрасывающий на заросли и море странный дрожащий свет. В полу миле от берега покачивался на волнах стройный силуэт фрегата, с которого раздавались пьяные крики, смешиваясь с размеренными ударами барабана и непонятной песней дикарей. Лёгкий ветерок гнал по усеянному крупными звёздами небу обрывки маленьких облачков, набегавших на несколько мгновений на громадное око полной луны.

Джеймс протянул девушке специально припасённые бусы и простую красную ленточку. Девушка осторожно взяла бусы, с восхищением осмотрела подарок, и тут же одела его себе на шею. Затем она взглянула на ленточку и засмеялась. После этого, широко улыбаясь, она прикоснулась к запястью Джеймса и показала головой в сторону от берега, что-то произнеся на своём дикарском наречии.

– Да, конечно, как скажешь, – ответил Джеймс и последовал за легко и пружинисто идущей девушкой в глубь острова.

Странные тени от буйных зарослей падали вокруг моряка. Шум на берегу постепенно затихал, уступая место крикам птиц и неясным шорохам ночных джунглей. Наконец девушка остановилась возле сооружения похожего на шалаш. Землю внутри него покрывали грубые циновки с валявшимися на них высохшими волокнистыми листьями незнакомых растений. Девушка вошла в шалаш, лёгким, изящным движением скидывая короткий фартук с бёдер. Джеймс от восхищения коротко ругнулся и начал стягивать пропитанную потом рубаху. Когда он лёг рядом с ней, его ещё раз поразила скалившаяся серо-жёлтым, болезненно-притягательным светом луна, просвечивающая сквозь редкую крышу шалаша.

Джеймс сжал девушку в объятиях со всей страстью моряка, видевшего целый месяц лишь хмурые мужские лица, бесконечные волны и тяжёлую физическую работу. Девушка ответила ему с каким-то первобытным животным жаром, крепко обхватив ногами его бёдра. Они катались по циновкам, и их любовь действительно стала походить на борьбу диких зверей. На влажные от пота тела падали трепещущие полосы неверного лунного света. Руки Джеймса безостановочно скользили по молодому телу, наслаждаясь прикосновениями к атласной коже и… шерсти. Шерсти? Разгорячённое сознание Джеймса пыталось осмыслить этот странный факт. Ведь у девушки ещё пол часа назад не было никаких волос на спине. Расширенными от изумления глазами Джеймс заметил, всего лишь в дюйме от своего лица, как срастаются брови на переносице дикарки, как выдвигается вперёд челюсть, как растягиваются бывшие такими желанными губы в каком-то хищном оскале. Он подумал, что сходит с ума. Джеймс отчаянно попытался освободиться из цепкой хватки твари, в которую превращалось такое страстное и жаркое тело. Острые когти полоснули его по спине, сдирая кожу, оставляя глубокие кровавые полосы. Жуткая пасть клацнула зубами перед его лицом, разбрызгивая слюну, высунула длинный розовый язык, лизнув его в грудь, а затем впилась зубами в мясо над левым соском Джеймса. Спас его, скорей всего, опыт участия в десятках уличных и портовых драк, мгновенная реакция тела, стремящегося выжить любой ценой. Дико извернувшись, он со всех сил ударил локтём твари прямо в жёлтый, отсвечивающий луной глаз. Существо на мгновение разомкнуло клыки. Джеймс молниеносно вскочил, схватил одежду и понёсся сквозь хлестающие ветки буйных зарослей по направлению к берегу. Сзади послышался раздирающий душу вой. Вой громадного, разозлённого из-за упущенной добычи волка. Или волчицы.

Он выскочил на берег, в чём мать родила, трясясь и не в силах вымолвить ни слова. По его спине и груди стекала кровь. Люди спали вповалку на песке, никто его не увидел. Он наскоро ополоснул раны, перевязав укус на груди полосой от рубахи, стащил у какого-то дикаря копьё и у пьяного матроса нож и всю оставшуюся ночь просидел возле шлюпки, уставившись в темнеющие заросли воспалёнными глазами и, пытаясь унять голос визжащий от ужаса у него в голове. Он с трудом дождался рассвета и с первой же шлюпкой вернулся на «Йорквилл», где жадно припал к спасительному бочонку с ромом.

Джеймса сильно лихорадило, и его временно освободили от работы. Через несколько дней он встал на ноги, почти не узнавая окружающих предметов. Мир изменился. Он стал гораздо многообразнее на запахи и звуки.

Джеймс отказался сходить на берег. Никто не возражал, всё списали на его лихорадку. Он был занят работами по загрузке трюмов. А ещё через неделю «Йорквилл» тронулся в открытый океан, сопровождаемый некоторое время узкими лодками весело машущих им руками дикарей.

«Йорквилл» взял прямой курс к берегам родной Англии, подгоняемый попутным ветром. Укус на груди Джеймса затянулся, то же случилось и с царапинами на спине, но, странное дело, шрамы поросли жёстким чёрным волосом, резко отличавшимся от редких завитков у него на груди. Джеймс тщательно скрывал ранения от посторонних взглядов. Иногда он выходил ночью на палубу, прислушиваясь к далёким звукам, исходившим из морских глубин и, всматриваясь в начавшую убывать, а потом снова возвращаться к полноте луну. У него вызывало отвращение вяленое свиное мясо и бобовая похлёбка, он чувствовал, что желудок отказывается принимать такую пищу. Он закрывал глаза, и на обратной стороне век возникала яркая картина иссиня-черного волка со стекающей по пасти кровью, терзающего свежую оленью тушу.

Море перед самым возвращением приготовило «Йорквиллу» неприятный сюрприз. Подули сильные северные ветры, нагоняя тяжёлые свинцовые тучи и поднимая высокие волны. С каждым часом ветер крепчал. Беснующиеся порывы порвали несколько парусов. Равномерный, и такой успокаивающий, скрип снастей превратился в надсадный зловещий скрежет. Фрегат потерял курс, отброшенный свирепствующими стихиями на юго-восток от намеченного курса. Буря закончилась также внезапно, как и началась, открыв усталым людям ночное безоблачное небо и берега недружественной Франции. Кое-как установив паруса и поставив вахтённых, измученные бессонной ночью и борьбой со стихией матросы разбрелись по своим койкам, и забылись тяжёлым сном.