Наталья Рузанкина - Возвращение

Тоненькая, будто фарфоровая девушка промелькнула возле, и в глазах Странника проступило восхищение.

— О, да! — насмешливо закивал Кот. — Фарфоровая Психея! Она мечтает об удачном замужестве, о кухне, наполненной разноцветной дрянью, о шкафах, набитых душным барахлом, и она получит все это, а потом ужаснется и умрет. Вон — призрак всей ее жизни, а уж как улыбается, как подмигивает, и темные одежды развеваются, и совсем немного осталось несчастной, чтобы ухватиться за край той одежды… Вечная память!

Быковатый, глянцево-стриженый, в узких зеркальных очках-лезвиях несся навстречу.

— О, этот успеет! — взвизгнул Кот. — Начинающий юрист, препоганейшая, доложу тебе, профессия, ибо есть в ней две стороны, и его сторона — не наказывать, а оправдывать преступления. Понимаешь, за это оправдание он всю жизнь будет получать блага земные, взгляни-ка, сколько перед ним призраков! Призрак роскошнейшей шлюхи, призрак лимузина и кругленькой суммы в швейцарском банке, призрак бунгало на Лазурном берегу… Да он и умрет в этой лазури, первый и последний раз ослепленный южным небом, и на побережье при последнем вздохе увидит перед собой Демона Смерти и так же ужаснется, ибо поймет, что всё вокруг было лишь обманчивым миражом, Фата-Морганой, и только Смерть — единственная и окончательная правда… Вечная память!

Кот вещал желчно, с надрывом, и Принц-Странник, устав разглядывать людские лица, обернулся к нему.

— Нам нужен Дом Хранителя, ты помнишь? Ты со своим неповторимым предчувствием определишь, где он?

— Не перебивай меня! — обиделся Кот и тут же несмешливо мурлыкнул: — Ах, какое историческое явление!

По тротуару, сонно моргая серыми рыбьими глазами, шествовала весьма примечательная особа. Плывущий водянистый взгляд ее ласково скользил по встречным и предметам и время от времени в его тяжелой глубине словно бы вспыхивала и погасала некая мысль, сообщающая лицу выражение радостного озарения. Странно было видеть на этом каменном, ленивом лице живые сполохи этого озарения.

Особа что-то навязчиво бормотала, порой останавливаясь перед прохожими или предметами, в результате чего прохожие и, кажется, даже предметы обиженно и торопливо покидали ее.

— Помешалась, — с жалостью заметил Кот. — Всю жизнь несчастную интересовали лишь два восхитительных вопроса бытия: что сколько стоит и кто с кем спит. Посмотри, какой наижирнющий черный призрак реет перед ней — то призрак ее неумеренного любопытства. Она забросила работу и учебу, она растеряла друзей, она забыла, как читать книги, слушать музыку, смеяться и плакать. Она даже забыла цвет неба над головой, свет заходящего солнца, шелест дождя (не маши на меня, я ничего не могу поделать с тем, что я — поэт!). Так вот, путешествует она по городу с утра пораньше с одной-единственной целью — как можно больше узнать, собрать как можно больше сведений по этим двум любимым вопросам. И…

Рыбьеглазая особа остановилась возле, обволакивающе-ласково рассматривая друзей.

— Бежим! — в ужасе мяукнул Кот.

Устремляясь вслед за другом в каменные переулки Города, Странник уловил полувздох-полушепот, сорвавшийся с губ особы: «Ах, какой мужчина!»

Дом Хранителя в тихой полудреме покоился на окраине, в густой глянцевой зелени листвы: тихо скрипела маленькая калитка в саду, а меж засыпающих цветов в это время уже ласково посверкивали светляки. Ужас проспектов и площадей не долетал сюда, в тихий мир росистых, в лопухах, улиц, ветхих скворечен, рдеющих цветников, и казалось, даже люди в деревянных домах не попали под власть призраков, а жили просто, мудро и ясно, утром улыбаясь солнцу, а вечером прощаясь со звездами.

Хранитель, медлительный и важный, как персидский вельможа, весь в лилово-золотом, праздничном, торжественно пил чай на террасе и смотрел на спутников дымчатыми глазами. Кот, чувствуя перед собой родственную душу, улыбнулся светло и загадочно, а Странник помрачнел.

— Вы устало выглядите, — Хранитель будто всматривался во что-то за их спинами, и глаза его из дымчатых, беспечных стали темными, тревожными. — Вас напугал город?

— Нет, вовсе нет, — смутился Принц-Странник. — Безобразие не пугает. Оно… по-моему, оно вызывает жалость.

— Жалость! — возмущенно вскинулся Кот. — Да когда вся эта жуткая, рычаще-асфальтовая, кипящая какими-то котлами улица двинулась на нас, вся, целиком, со всеми этими дураками, столбами, афишами и призраками, у меня наступило такое чувство, будто я умираю! Да я и умер почти! Я провалился в какой-то люк и… Боже, какая прелесть! — Кот прервал на полуслове страстный монолог и с лукаво-восторженным видом устремился к небольшому фонтану, в мозаично-хрустальных глубинах которого поблескивали золотые рыбки. Зачарованно улыбаясь, он взгромоздился на барьер из розовых ракушек и опустил лапу в воду.

— Э, э! — взволнованно вскочил Хранитель. — Уйди оттуда! Уберите вашего друга! — обернулся он к Страннику. — К фонтану подходить нельзя!

— Почему? — изумленно мяукнул отпрянувший Кот.

— Потому что нельзя! Есть вещи, которые я не могу объяснить, но которые запрещены, тем более у меня, запомните это, господин Кот! Прошу в дом!

— Я и не поймал ни одной, — извинительно пробормотал Кот в ответ на испепеляющий взгляд Странника, поднимаясь вслед за ним и Хранителем по узорчатой деревянной лестнице. — Даже за хвост не ухватил…

В доме Хранителя на подоконнике дремали синие фиалки, прозрачно вздыхали на сквозняке причудливые шторы, празднично вспыхивала посуда в тяжеловато-сумрачных шкафах, нежные вечерние тени сквозили по комнате и казались живыми.

Хранитель и Странник сидели у камина, Кот пропал куда-то, из старинной глубины необъятного дома слышались тихие, печальные звуки виолончели.

— Мои домашние духи, — смущенно улыбнулся Хранитель, украдкой разглядывая Странника. — Вчера была скрипка, сегодня — виолончель… Вам не мешает?

— Нет… — у жаркого камина, отодвинув в сторону бокал вина с пряностями, Странник поежился от пронзительной черной тоски, что звучала в плаче виолончели. — Не знал, что музыка и домовые…

— Я и сам не знал! — детски рассмеялся Хранитель. — Не знал, пока однажды не проснулся от странного ощущения, что нахожусь в оркестре. Всё звучало, представляете? Лунные лучи в комнате, хрусталь в буфете, старинное серебро на стенах, маленький клавесин… и скрипка с виолончелью! Звучали цветы в саду, листы деревьев, облитые светом ночи… и, боже мой, звучала сама ночь! Никогда прежде я не слышал такой музыки… Потом всё умолкло, и стало так темно и тоскливо… Знаете, я иногда жалею о своем жребии Хранителя, иногда мне хочется стать бродячим музыкантом… Подумать только, тысячи лет хранить этот крохотный пыльный мир, зная, что и он в конце концов сгинет в Великом Огне! Потому я всегда очень радуюсь гостям, настоящим, живым гостям, ведь нельзя же, согласитесь, тысячи лет довольствоваться только домом, садом и обществом духов. Иногда я придумываю себе гостей, сказочных зверей, но они плохие собеседники… Знаете, беседа — самое драгоценное, что может позволить себе такое существо, как я.