Оксана Демченко - NZ

— Да. Ускакали всей семьей. Дэй, а где твоя раса? А они все такие златовласые и улыбчивые ребята с топорами за пазухой?

— На треть я человек, — нехотя выдал он сведения. — Кажется. Это было давно и я мало помню. Отстань, пожалуйста. Мне надо сообразить, что я вообще помню про голос тьмы. Это было тоже давно, я, вроде бы по доброй воле, спешил в сектор древних, тогда еще не совсем пустой. Кажется, не один я был. И, мы не справились, то есть многое сделали, а потом все пошло криво. Сима, моя память не желает быть пойманной, уворачивается… Нет в ней внятного о том, что было прежде момента, когда я очнулся на совершенно чужом мне корабле, мертвом. Сказали, что я всех выпил. Физиологически я способен причинить подобные травмы и добывать пищу указанным способом. Но это бессмысленно, кровь мертвых мне вредна, пить насильственно у живых и того хуже. Это саморазрушение. Но я цел. Сейчас я немного восстановился и ощущаю себя не разрушенным… внутренне.

— Может, еще рюмашечку? — Подмигнула я. — Дэй, это серьезно. Моя живучесть по здешней шкале так фигова, что вне расчета. Ты — наш единственный шанс выкарабкаться. Не выеживайся. Мёртвой мне не потребуется твоя деликатность. Живой, кстати, тоже.

Он вроде задумался, но тут нас отвлекли. Оборудование рубки вышло из строя весьма основательно, но Гюль умудрилась точно оценить наши положение и курс. Навигаторша сияла гордостью, скромно глядела в пол и изредка покачивала ресницами: то есть сделала невозможное и ждет от нас восторга, шумных ахов и стонов. Дэй сухо и серьезно похвалил. Я реализовала ожидания Гюль по максимуму, за двоих — и Стоппер с грохотом примчался из шлюза. Нет, не спасибо сказать, а проверить мое функционирование: раз охаю, могу быть травмирована. Я прицелилась взглядом в его нагло поблескивающие зеньки. Передние, хрен знает, где еще у него понатыканы обзорные возможности?

— Стоппер, душечка, скажи пожалуйста, будь так любезен, ты можешь отослать данные в империю или габ-центр? Ты же такой продвинутый. На тебя наша надежда давит всем весом.

Он ненадолго притих, переваривая сказанное. Хреновая атипичность у конвойного ведра с синтом, сразу видно. Вася-габарит оценил бы лесть. А этот — по нулям, и, значит, я никогда не стану читать стихи ходячему ступору. Опасно: может признать больной и усыпить до выяснения обстоятельств. Идиот-милитарист.

— Ответ положительный с вероятностью сорок семь процентов, — отрапортовал милитарист, — погрешность семь процентов и растет.

— Отсылай, — приказала я, скучнея от одного его присутствия. Повернулась к Гюль и добавила: — Содействуй властям, навигатор. Мы удаляемся, чтобы кое-кто не смог узнать лишнего. Стратегическая предосторожность.

— Разумно, — включился Стоппер. — Требую временно герметизировать каюту. Требую следить за объектом до завершения передачи. Предупреждаю объект о недопустимости агрессии.

— Принято, — откликнулась я, демонстративно прощупала рукоять оружия и нахмурилась в сторону Дэя.

Под локоть отконвоировала объект в каюту. Дэй брел угрюмо. Две фразы железного чурбана будто всю жизнь из него выдавили. Я старательно герметизировала люк и сунула страдальцу под нос свою вкусную руку.

— Пей, умник. Пока этот не видит, как я ущербно функционирую. Другого шанса может и не быть.

— Не хочу, — уперся он. — Если уж прямо говорить, кровь не пища, а экстренный вариант восстановления живучести. Иногда еще источник материала. Белкового.

— Ты еще истерику устрой, гуманист недобитый, блин. Расскажи мне о непричинении зла и пользе каждой травинки. Я жить хочу и плюю на траву. Понял? Пей, зараза. И стану я твоя бледная родственница.

Он виновато пожал плечами и пристроился к руке. Через «не хочу» вроде — а выхлебал так прилично, что у меня в глазах стало серовато, а в голове хреновато. Зато кровосос оживился. Потемнел волосами до бронзы, снова чуть подправил черты лица. Синева глаз сделалась текучая, изменчивая. Аж жутко. Многовато в нем такого, что не подходит под привычное — ну, никак! Например, я знаю, куда он смотрит, даже закрыв глаза или отвернувшись. Еще я чую запахи острее обычного и мне противно быть немного собакой. Вдобавок я слышу его сердце. Особенно одно. Черт его знает, сколько у Дэя сердец, и есть ли они в привычном мне понимании, но я слышу. Мне от этого понимания неодинокости делается сладко и трепетно. Хочется мурлыкать, вести себя глупо. Морф очнулся, потерся о шею и тоже мурлыкает. Ему наш гость вполне симпатичен.

— Пей, — посоветовал Дэй, успевший намешать что-то полезное. Полный стакан, а меня приташнивает… — Давай, через «не могу», полегчает. Мне вот полегчало. Кажется, даже память понемногу включается. Если она не врет, до места нам сутки ползти этим катером. — Он вздохнул. — Сима, даже выпив первую порцию, я был намерен сбежать и не лезть в безнадёжное дело. Я, самое, возможно, трудноуничтожимое живое существо универсума. И меня берешься спасать ты, создание со смешной живучестью и совсем не смешным упрямством. Это плохо, потому что я уже не могу сбежать. Пей и спи… родственница.

Я благодушно улыбнулась, позволила себя отнести и уложить. Так хорошо, когда заботливо накрывают, плед подтыкают, морфа чешут, нас обоих по спине гладят. Все для человека.

Вообще я очень довольна своим нынешним местом службы. Даже если меня угробят в ближайшее время, сытую и сонную. Даже если Дэй все же коварный злодей, да. В универсуме я приживаюсь. Я здесь не умная и не сильная. Но я вовсе не бесполезна. То есть и дома было неплохо, если вычеркнуть из памяти некоторых идиотов, — так они всюду умеют находиться, и обязательно с правом портить кровь и уродовать лучшие дни. Дома я бы тоже перетерпела плохой день и дотянула до хорошего. Мне, в общем-то, только двадцать два. Все впереди, если не утыкаться взглядом в грязь и не сопеть о неудачах. Но дома… Дома я привязана к брату, этому заразе-менеджеру, спиногрызу моему драгоценному, для которого надо то ругаться с его начальством, то мириться с его же коллегами, то быть безработным гарантом по его кредитам и рисковать квартирой. Много разного. Говорят, все в семье должны держаться вместе. Только я себе семью не выбирала — там. А здесь, может, что и присмотрю. Нашли ведь мы друг друга с морфом, с моим милым Гавчиком. О: разобрал внимание, муркнул громче — и согрел щеку, прижался, заполз под ухо. С тем мы и заснули.

Этот сон — любимый. Жаль, редко удается его посмотреть. Начинается все просто шикарно. Небо чертовски синее, им можно дышать взахлеб. Ветер хохочет и рвет куртку, издевательски треплет волосы, вылезшие из-под шлема: эй, ты не хиппи, постригись уже! Внизу земля. Нет, не так — Земля! Лучшая планета на всю вселенную. Потому что — родная.