Оксана Демченко - NZ

Ненавижу рутину, я для такого не создана. Пять дней мы с Саидом летели домой, и все пять — без приключений, я почти разлюбила катер. Теперь Гюль таскается по массажным салонам, Саид пробует отвинтить рог минотавру, а я ору «не кантовать», вяло наблюдая перекатку губров. Это — рутина. В начальной стадии, но тренд очевиден. И габмургер прозрачно намекал: не лезь в большие дела… Значит, поприжмет Симе хвост.

Зараза Олер не спешит дать мне добро на встречу с Дэем.

Ход доследованию пока не открыт.

Игль улетел домой.

У горизонта намечается жутко-страшное облако обыденности. На море событий штиль. Кто-то расслабится и отдохнет, а Сима впадет в черную тоску. Не люблю штиль. Может, я бы и брату простила его армянку, если бы та умела орать в голос и лезла весело фехтовать на скалках. Так нет: она, лярва, гадила втихую. Бегонию уронила, а могла бы мне в голову кинуть. Это ж другая была бы история!

— Саид, — негромко сказала я. — Саид, я схожу и согласно инструкции позырю на пепелац. А потом давай покатаемся на катере, хорошо? Ты же освоил швартовку. В теории.

В голове вроде шевельнулся намек на ответ — но без внятного голоса. Я даже удивилась, но сразу сообразила: гнуть ногти минотавру Рыгу — это занятие вдохновенное и самозабвенное. Черт, я завидую! Завтра сама начну ходить в зал, пусть у меня низкая живучесть, зато высокая приставучесть.

Где этот рукав к причалу? Упс… Когда я научусь читать инструкции! Мой пепелац сместили на пирс «эо», еще метров сорок по коридору, вон туда, до конца тоннеля. Новая расстановка кораблей недвусмысленно намекает: пепелац не летающий, в углу ему, инвентаризованному и бессмертному, под своим номером гнить до тех пор, пока последняя звезда универсума не угаснет.

Интересно: а где прочие служащие? Где обещанная световая маркировка, наконец? Моя эмпатия недовольна. Она изволит выгнать на спину полк мурашек и устроить штабные учения с маршем и стрельбой под левую лопатку. Стоит ли идти к причалу? Чутье подводит меня редко, последнее время — так просто ни разу… ладно, пройдусь по соединительному рукаву до шлюза — и сразу обратно.

Саид! Алло… Тишина. Гюль! Алло… Тишина. Вася! Я остановилась, мгновение помедлила и развернулась. Не пойду к причалу. Хрен с ними, с инструкциями.

Я успела сделать три шага назад по соединительному каналу, когда весь габ взорвался воем сирен. Шлюз, ведущий в основной тоннель, был пока что в двадцати метрах от меня. И там, неблизко, он стал закрываться, не заботясь об одном габле, запираемом наглухо. Понятия не имела, что шлюз двойной, что кроме стандартного — типа шторы — есть этот, вроде диафрагмы на фотоаппарате. Лепестки обозначились острыми носиками и теперь сходятся, сходятся… Я успела закричать и побежать, то есть оттолкнуться с правой и дернуться вперед, когда лепестки зазвенели, касаясь друг друга и ускоряя схождение.

— Сима, дыши активнее, — прорвалось в голову сквозь липкую тишину. — Активнее! Время тикает .

Я послушно раскрыла рот и вдохнула во все легкие, оттолкнулась с левой и еще отчаяннее рванулась к шлюзу, узкому, как бутылочное горлышко. Еще рывок… В прыжке я видела сквозь схлопывающуюся уже и туже диафрагму, как по тоннелю к шлюзу метнулось нечто очень быстрое, дважды толкнулось в потолок и пол так, что грохот слышно сквозь все сирены. Еще один мой рывок. Теперь мозг опознал, кто мчится навстречу. Саид рыбкой влетел в зазор диафрагмы, коротко взвизгнул, упал и заскользил по полу. Рубанул ладонью под мои колени — а я даже падая, все моргала, вдыхала до рези в легких и осознавала медлительным человечьим мозгом: парень не успел, ему прямо сейчас, у меня на глазах, диафрагмой начисто срезало ногу. Чуть ниже колена. Он уцелевшей ногой оттолкнулся от закрытой диафрагмы и именно поэтому так ловко до меня добрался. По полу тянется широкая полоса — кровь. Надо что-то делать. Перетянуть рану.

— Некогда, — рявкнуло в мозгу, и я разобрала, как же Саиду больно. — Сейчас отрубят окислитель. Я изучил рекомендации, не бойся.

Вот на последнее заявление я разозлилась, даже забыла дышать глубоко и часто, уперлась локтями в пол, чтобы заняться тем, что кажется важным: перетянуть ногу, у габ-служащих есть нечто вроде аптечки, и если порыться в справочнике… Саид в два пинка притиснул меня к стенке коридора, загнал в ноздри какие-то заглушки, тараща свои огромные глазищи на шлюз — дальний, за ним пепелац. Зрачки у Саида меньше игольного прокола, глаза совсем потеряли цвет. Я все думала про отрезанную ногу и было мне жутко. А потом от шлюза стала наползать серо-розовая паста, забивая собою весь коридор. Стена взбесившегося желе приближалась. Саид мысленно приказал мне: закрыть глаза! Положил руку на живот, второй дернул затылок — и плотно прижал губы к моим, не как целуют, а очень технически. Потому что сейчас он воспринимал себя в роли дыхательного аппарата и подробно, старательно думал мне инструкции. Вернее, себе и мне: это было в его генетической памяти, если можно так назвать возможности и обрывки мыслей, впрессованные в тебя, клона, еще до рождения.

«Клон-эхо» — всплыло в голове. Если честно, в голове вообще творилась паника. Всей кожей ощущаю, как до нас доползла желеподобная масса, плотно обхватила и поволокла по полу, оттеснила к самому шлюзу. Прижала, обтекла тело целиком, словно делая посмертный слепок. Если б не Саид с его паталогическим умением вытаскивать меня из могилки, уже теперь и был бы — посмертный. А так, дышим пока. Нас давит, я потихоньку расслабляюсь и уговариваю себя не паниковать. Саид спокоен более, чем любой Вася-габарит: он занят делом. Как улучшенный клон улучшенного — ну, там много раз надо повторить — он, оказывается, умеет не только забирать кислород из легких в кровь, но и отдавать. Так что я выдыхаю ему сонную смерть — а он возвращает мне довольно-таки питательную жизнь. Это безобразие жутко и ритмично повторяется раз за разом, ладонь то давит мне на нижние ребра тыльной стороной, то вживается в живот самому же Саиду. Кошмар продолжается вслепую, в ватности наглухо забитых пеной ушей, где грохочет кровь. Легкие резонируют и теперь они — мой слух. Ощущают могучие взрывные вибрации, рывки, дрожь всего габа. И еще сердце Саида, которое бьется довольно ровно, но постепенно замедляется. Я подло и без права на отказ от его жертвы спасаюсь, а он по моей вине засыпает и тонет, уходит все глубже от поверхности, именуемой «жизнь».

Каждый служащий габа может точно учитывать время, утверждает инструкция. Она честна. Я доподлинно знаю, что отнимаю у Саида жизнь уже двадцать шесть минут, то есть раз пять я гарантированно сдохла по своему пределу живучести. Обнадеживает одно: вибрации и стуки пропали, что бы ни творилось вне пены, оно иссякло. Тишина давит хуже пены. Сознание помаленьку мутится, дышится труднее.