Нина Хоффман - За гранью снов

— Всему виной твоя глупость, — сказал тот.

Джулио вскочил.

— Нет, — закричал он, прижимая скрипку к груди.

На какой-то момент его охватило чувство вины, когда он подумал, что все это из-за него. Но разве он просил похищать себя из класса, не дав даже убрать скрипку в футляр? Нет. Из глаз его лились слезы. Никогда в жизни он еще не был так зол.

— Сядь, — сказал мужчина уже в третий раз.

— Нет.

Мужчина взмахнул рукой и произнес несколько слов. Джулио обнаружил, что ноги сами несут его к креслу. Он сел.

Потом взглянул на другого юношу. Тот пристально смотрел на него, как хищная птица на мышь. Джулио, стыдясь, утер слезы. Может, он и не мог противиться приказам незнакомца, но он не собирался показывать свою боль тем, кому до этого нет дела. Гнев жег его изнутри. Ему удалось унять слезы.

— Расскажи мне о своих друзьях! — Теперь в голосе незнакомца появились нотки злости.

Он теряет контроль. Джулио не раскрывал рта. В нем было столько злости и боли, что не осталось места для повиновения.

— Очень хорошо, — сказал мужчина. — Подумай немного.

Он взмахнул рукой три раза и произнес тяжелые леденящие слова. На полу, вокруг стула, на котором сидел Джулио, появились какие-то знаки: два концентрических крута в голубом пламени, а в кольце между ними неизвестные символы, начертанные кроваво-красным. Джулио почувствовал, что у него внутри все заледенело. Он крепче сжал гриф скрипки, но его рука будто онемела; он даже не чувствовал пальцев. Мужчина сделал еще один жест и добавил какие-то слова, еще более холодные и острые, как бритва.

И Джулио пропал.

Полная темнота, темнее слепоты. Жуткий холод, пронизывающий до костей. Какое-то время — тишина.

Потом появились звуки. Голоса, вой, крики и каждый — чистый, холодный поток эмоций: искреннего горя и сожаления, умопомрачающего ужаса, кипящего гнева. И каждый из них впечатывался в мозг и сердце Джулио.

Он был таким хорошим слушателем.

Потом возник гнус, норовящий впиться в глаза Джулио. Ему казалось, что глаз уже нет. Крохотные зубы вгрызались в мозг, и каждый укус причинял отдельную боль.

Он боролся. Он отмахивался от жалящего гнуса, пытался руками закрыть уши. Но его тела как бы не было с ним, и защититься было нечем. У него остались только слух, кожа, мозг и сплошная боль. Крики ужаса флейты, пронзительный визг скрипки в злости, гулкие удары барабана, ухающего гневом, бесконечная грусть виолончели и голоса других инструментов, которые он никогда не слышал, выражавшие чувства, от которых ему хотелось кричать и заламывать руки. Полный разлад и дисгармония. Глубокое отчаяние трубы, шелест ужасного стыда литавров, невыносимые крики пытки, боли и агонии. Джулио силился сделать из всего этого музыку, но хаос не хотел укладываться в мелодию. Каждая новая нота, каждый новый голос резал и пилил его, причем по-своему, в своем темпе.

Это становилось все сильнее и невыносимее.

Наконец он перестал бороться и пустил все это в себя. Стало еще больнее.

Он чувствовал, как его режут на куски. Ему нужна была помощь.

— Натан! — закричал он. Но никакого звука не последовало: у него не было рта.

Звук существовал где-то рядом. Он резал его.

Нужно было начать свою собственную песню.

Он мысленно произнес: «Натан». Получился какой-то писк. Он снова мысленно позвал его, стараясь отвлечься от всего, что причиняло боль.

— Натан! — Его крик перекрыл весь шум, он услышал, как его собственный тенор звучит посреди всей этой какофонии.

— Да?

Это голос Натана! Джулио собрал все свои силы:

— Натан!

— Кто это? Кто меня зовет?

Ниточка звука! Используя каждое слово как узел, Джулио подтягивал себя ближе к источнику, откуда шел голос. Это был единственный связный звук посреди хаоса.

— Натан?

— Что? Кто здесь?

Джулио вытягивал себя оттуда, куда его занесло, пытаясь вынырнуть на поверхность. Теперь он оказался совсем в другом месте. Крики стихли, и укусы прекратились. Теперь он висел в другой, более мягкой темноте.

— Натан, — снова позвал он и удивился, насколько чисто и ровно прозвучал его голос. Таким он его еще никогда не слышал. На какой-то момент он забыл обо всем, вслушиваясь в него.

— Джулио? Это ты? — В голосе Натана Джулио расслышал тревожные нотки.

— Нат, где я? Я ничего не вижу.

— Ты в моем доме, — сказал призрак. Голос его звучал красиво, но в нем чувствовалось опасение. — Что с тобой случилось?

— Я не знаю. Я… — Джулио потянулся вперед и коснулся лица Натана. — О господи, ты здесь. — Он чувствовал холодную кожу, трепет ресниц, скользнувших по его пальцам, потом дотронулся до носа и губ.

— Джулио, — сказал Натан. Джулио почувствовал, как при этом шевельнулись его губы. — Что ты делаешь?

— Я… — А что он делал? Ведь призрак был неосязаем. Как мог Джулио дотрагиваться до него?

— Извини. Я… м-м-м… просто это было так ужасно! — Он продвинулся вперед, прижался к призраку и крепко обнял его. Он не понимал, как такое может быть, но ему нужно было коснуться чего-то надежного.

— Извини. Прости меня, — бормотал он, прижимаясь еще крепче. Рукой он щупал ткань рубашки Натана, а щекой терся о его плечо. Тело призрака было твердым и холодным, но это была такая же плоть, как и у других людей.

— Мне было страшно. Прости. Я не могу… — Он никак не мог отпустить его. Что, если снова затянет туда, откуда он с таким трудом выбрался?

Но вдруг он заставляет Натана терпеть то, что ему было неприятно? Все равно Джулио не мог оторваться от него. Его охватила паника.

— Все в порядке, — сказал Натан почти спокойным голосом.

Натан, не шевелясь, стоял в его объятиях, словно якорь в темном хаосе моря.

Наконец Джулио успокоился и выпустил друга.

— Прости, — снова сказал он.

— Все в порядке, — повторил Натан, на этот раз чуть тверже. — Ты можешь мне рассказать, что произошло?

— Я не знаю. Почему я ничего не вижу? — Джулио протянул руку, погладил плечо Натана, потом потянулся дальше и дотронулся до стены. Обои показались ему живыми. Потом он с удивлением ощутил под ними ток энергии, вопрос, приветствие, тепло. Он толкнул руку глубже, и она будто погрузилась в теплую воду.

— Что это? — Джулио подошел поближе к стене, надавил на нее и прошел сквозь нее. Вокруг него сомкнулось приветливое тепло и зазвучали успокаивающе колыбельные.

— Эй, — сказал Джулио.

— Привет, мальчик, — ответил дом.

— Где я?

— В моей стене.

— Что? Как? — Он толкнул руку еще чуть дальше и почувствовал, что покинул уютное пристанище.

— А это воздух снаружи.

— Дом. Я не понимаю.

— Приди в себя, Джулио. Ты же призрак.

У Джулио все сжалось внутри. Призрак! Нет. Этого не может быть.

Или может? Как иначе он смог бы обнять Натана?